Александра Флид - Грустная девочка

Она замолчала на какое-то время, а потом вновь начала плакать. Ее плечи вздрагивали, а из горла вырывались громкие всхлипы, и Эмма уже начала опасаться за ее здоровье. Можно ли беременным так сильно волноваться? Не случится ли с ней беды?

– Моя мама тоже избивала меня, – несмотря ни на что, Ирена продолжала говорить, с трудом преодолевая икоту и судороги. – Я пожалею о том, что сказала вам, но я должна с кем-то поделиться, потому что никогда и никому такого не говорила. Она тоже била меня и очень сильно. Порой она кричала часами и тоже бросала в меня разными вещами. И она оскорбляла меня словами, которые я никогда не произнесу вслух при своей дочери. Но она была и хорошей. Баловала меня в те дни, когда я вела себя хорошо, защищала меня и заботилась обо мне лучше, чем кто-либо еще. И мое сердце разрывалось от страха, любви и ненависти. Она моя мама, и любовь всегда побеждала, потому что я боготворила ее. Я забывала побои и синяки, как только они сходили с тела. Я сама ползала перед ней на коленях, чтобы она простила меня. Я так ее любила, и была готова все ей простить, искренне считая, что прощать-то и нечего. Но я никогда не думала, что стану походить на нее, и дети, которых мне доверят, возненавидят меня всем сердцем. Как же я могла не понимать того, что я продолжала любить свою маму, потому что она – родной мне человек? Для них я была никем, и они меня не простили. И вот теперь, получилось…

Она оборвала свою речь на полуслове, и Эмма повернулась в сторону двери, понимая, что сейчас увидит Софию. Так и было – малышка стояла, прижимая к груди пыльную коробку из-под обуви и какие-то вещи, которые, судя по всему, принадлежали Филиппу.

– Иди сюда, – протянув к ней руку, позвала ее Эмма. – Покажи, что ты взяла.

София двинулась к ней, крепко держа свой багаж и глядя только на нее.

– Это мои сокровища и рубашки Филиппа.

Ирена горестно вздохнула, но Эмма решила не смотреть на нее, поскольку ей нужно было сделать небольшой перерыв после всего, что на нее излили таким бурным потоком. И почему эта семья считает, что ей можно жаловаться на жизнь? Вспомнился Шерлок, плакавший сидя за кухонным столом в ее общежитии. Теперь вот сама Ирена. И все они каются перед ней в своих грехах, будто она может облегчить их страдания или одарить их прощением.

– А как же твои вещи? В чем ты будешь ходить? – поглаживая Софию по светлым волосам, спросила она.

– Не хочу.

Хотя ответ не очень соответствовал вопросам, было ясно, что брать старые вещи София не собиралась.

– Но ведь ты не можешь носить рубашки Филиппа.

– Я не буду носить их, я буду хранить их у себя.

Как память. Больше ничего ей было не нужно. В коробке, наверняка, тоже лежали какие-то вещи, которые были ей дороги как память. Эмма тяжело вздохнула, не зная, как лучше уговорить Софию взять с собой хотя бы пару теплых платьев. Она посадила ее к себе на колени и обняла, сомкнув руки на ее животе. Нужно было подобрать правильные слова, и она сомневалась, с чего стоит начать.

– У тебя были любимые наряды? – Пришлось начать с нейтрального, но близкого к проблеме вопроса.

– Нет.

В разговор вступила Ирена, которая, видимо, решила, что Эмме нужна помощь.

– А помнишь свое зеленое платье с вышивкой красными нитками? – спросила она, и в ее голосе прозвучала почти надежда.

– Не помню.

– Тогда, может быть, лучше тебе подняться в комнату еще раз и посмотреть в своих вещах? – настаивала Ирена.

– Не хочу.

– Но как же ты можешь знать, если не помнишь? Найди его и внимательно рассмотри – вдруг захочешь взять с собой.

– Нет.

Как и многие другие маленькие дети, София могла любить и дарить всю себя без остатка, но с другой стороны, она также могла закрыться и с несвойственной характеру жестокостью отрезать все пути для возвращения. Наблюдая за упрямыми отказами, раз за разом сыпавшимися на голову Ирены, Эмма ощутила холодный страх. Что будет, если она также ошибется и станет для Софии ненавистной и чужой? Неужели ее также обрекут на безнадежность и непрощение?

– И все-таки, сходи еще раз. Посмотри, может, среди вещей Филиппа тебе понравится еще что-нибудь, – попросила Ирена. – Иди, посмотри там все еще раз.

Эмма отпустила ее, и София уныло побрела в коридор, явно не желая возвращаться в свою прежнюю комнату.

Дождавшись, когда она скрылась из виду, Ирена встала со своего места и прошла к одному из шкафов, стоявших вдоль глухой стены. Она выдвинула ящик и извлекла шкатулку, с которой и вернулась к Эмме. Внутри оказались деньги, сложенные аккуратной стопочкой и перевязанные лентой.