Борис Земцов - Бутырский ангел. Тюрьма и воля

А справедливое наказание за подлость, которую скрыть практически невозможно, здесь практически неизбежно.

В рассказе «Третье погоняло» Борис Земцов внятно описывает эту систему наказания, которую неплохо в известных пределах и формах применять и на воле, особенно среди чиновничества: «переселить с участка «для порядочных» в проходняк «для обиженных», то есть «просто в иное измерение… Кстати, угодить туда — означало пробыть там непременно до конца срока, ибо механизма возвращения оттуда не существовало вовсе. Туда — можно. Обратно — нет! Как в некоторых видах зубчатой передачи. Движение только в одну сторону».

На эту тему сладко мечтается, например, когда пытаешься понять, куда делись 10 триллионов пенсионных рублей тех работавших и не доживших до пенсии русских людей, кто умер с 1995 по 2015 год…

Мужественный оптимизм писателя простирается до очень серьёзного вывода: «для порядочного, думающего арестанта — время, ушедшее на тюрьму, лагерь не вычитается из количества, отведённых судьбой и Богом лет, а приплюсовывается к ним. Отбытый срок просто раздвигает, удлиняет человеческую жизнь».

Хочется констатировать особую точность и такого наблюдения:

«Чем ближе освобождение, — пишет Борис Земцов от лица одного из своих героев, — тем больше пугал тот мир, из которого арестант надолго выпал, в котором он был уже никому не нужен, а лишь всех настораживал, всем мешал. Мало кто в этом признавался даже самому себе…»

Кажется, уместно бросить и свои «пять копеек»:

Ощущение свободы, которая именно «наваливается», передано в рассказе «Сладкая водка свободы». Момент выхода из зоны незабываем, как первая свадьба или… Да не с чем это не сравнить! И видишь урочище «Чёрного зверя», из которого вот только что вышел, со стороны: «Фабрика? Наверное, действительно, фабрика. Фабрика по уродованию человеческого материала. Фабрика по уничтожению личности. Фабрика жестокого, трижды неестественного отбора».

И сторожко озираешься вокруг, чутьём угадывая, что здесь, на этой нашей нынешней воле, «гуманизм и милосердие сродни импортным лекарствам, сработанным азиатами в каком-нибудь подвале», что «здания без решёток, люди не в робах, люди без дубинок, машины, дети, женщины», — всё это лишь декорация свободы…

Один из последних рассказов Земцова — «Как дед Калинин детским писателем стал» — построен по законам эпоса или сказки: герой, немолодой бывший зек, пытается издать свои рассказы в трёх местах, и отовсюду уходит после мерзопакостных предложений «добавить рассказик». Мерзопакостных, ибо довески заключаются в восхвалении тех, кто в существующей системе никакой похвалы не заслуживает: это менты, якобы способные кого-то исправить; содомиты, которые нынче в тренде; и правозащитники, никого не защищающие и защищать и не думающие.

Здесь Борису Земцову удалось сделать очень удачный взрез писательским скальпелем. Исстрадавшаяся без справедливости русская душа, истоптанная свинцовыми мерзостями нынешней жизни, лицом к лицу сталкивается с полным набором гадости, что плодится через «окна Овертона». И дед Калинин выдерживает удар. Душа русская выстояла! Обошлась без липучих компромиссов, для неё смертельных…

Тащит, тащит упорно Борис Земцов свои рассказы в наше убаюканное симулякрами сознание. И не подпускает к себе ни казённого оптимизма, ни излишнего греховного уныния, — ибо, читаем между строк — и то, и другое от лукавого.

А вообще-то… душа рыдает.

«Отрыдаться бы…», — так начинается один из самых пронзительных рассказов сборника — «Ангел на пальме».

Игорь ДЬЯКОВ