Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Ну, как тебе сказать… — я сделал шаг назад и слегка склонил голову, подобно художнику, смотрящему на мольберт с картиной перед последним, завершающим мазком. — Выйти на улицу, конечно, не стыдно, там и не в таком «прикиде» англичане с испанцами разгуливают, но фотографировать я тебя точно не буду, всё равно никто не поверит, что это не «отфотошопленный фейк».

Годится! Сойдёшь для португальской сельской местности. Только бейсболку надо пошире расстегнуть сзади, а то она с твоей головы свалится!

— Да я уже её на максимум расстегнул! — извиняющимся тоном ответил Флавиан. — Всё равно не налазит!

Пришлось заменить бейсболку банданой…

Вы когда-нибудь видели купающегося бегемота? Кто не видел, можете в «Ютубе» посмотреть, там этого полно! А я даже и смотреть не буду, никакой бегемот не сравнится с плещущимся в Атлантическом океане Флавианом ни по степени детской радости от процесса, ни по производимым шумам, плескам и фырканью!

Я, естественно, подобно акуле (которых здесь, кстати, не бывает) барражировал вокруг него кругами на случай — «мало ли чего».

Мало ли чего (Слава Богу!) не случилось, и мы благополучно приземлились на песочке, на взятых из шкафа в доме пляжных полотенцах с изображениями у меня «Человека-Паука», а у Флавиана — «Русалочки» из диснеевского мультфильма.

Согревшись после достаточно прохладной океанской воды и утолив жажду предусмотрительно захваченной мною минералкой, я повернулся к Флавиану, вознесшему в синеву безоблачного неба своё бледное, забывшее о загаре пузо, и довольно сопевшему из-под прикрывавшей лицо банданы.

— Отче! Тебя можно отвлечь от твоего важного дела?

— Отвлекай! — не снимая с лица платка, ответил он.

Я приподнялся на локте и продолжил:

— Ты понимаешь, мне всё не даёт покоя эта бабушка из паштеларии.

— Ирине пора начинать ревновать? — Флавиан снял с лица бандану и тоже повернулся ко мне с улыбающимся лицом.

— Да ладно тебе, не смешно! — буркнул я в ответ. — Я серьёзно! Я всё вспоминаю, как она пришла и, по естественному душевному порыву, порезала нам булочку, не имея никакого расчёта на сиюминутную выгоду.

— И что тебя смущает? — внимательно посмотрел на меня батюшка.

— Да я вот всё думаю: она же наверняка католичка, или, может быть, вообще индифферентна к религиозным вопросам, как большинство европейцев, с которыми мы сталкивались… Но вот я, такой весь из себя православный, алтарник-чтец церковный, при духовнике…

Но я не уверен, что я бы так же поступил на её месте…

Так кто из нас больше христианин?

— «Кто есть ближний мой?… сотворивый милость… иди, и ты поступай так же!» (Лук. 10:33), — процитировал Евангелие батюшка.

— Вот видишь! — воскликнул я. — Милость должна проистекать от чистого сердца, от искренней любви к людям!

— Ну да! «Доброхотно дающего любит Бог» (2 Кор. 9:7), — согласился Флавиан.

— Так где же её взять, эту «доброхотность», чтобы, как эта бабушка, не смочь не сделать даже маленького доброго дела там, где его можно сделать?

— Помнишь историю из жития преподобного Антония Великого про него и александрийского сапожника?

— Напомни, отче!

— Антонию, великому подвижнику, имеющему благодатные дары от Бога, Господь вдруг открывает, что он ещё не возрос в духовную меру сапожника из Александрии. Антоний идёт к нему, находит и начинает выпытывать, каким подвигом тот стяжал такое духовное совершенство. Сапожник в ужасе, он и слов-то таких не знает! Антоний не отступает, и тот рассказывает, что когда сидит целыми днями у своего полуподвального окошка за работой и видит мелькание ног проходящих мимо его окошка людей, то думает: «Сколько людей, и все хорошие, все спасутся! Один я, грешник, погибну! Господи, помилуй мя грешного!».

Ты, конечно, не Антоний, да и та бабушка, вероятно, не «сапожник», но пусть она станет для тебя тем образцом, вспоминая о котором ты будешь говорить:

«Вот, та португальская бабушка спасётся, а я, православный грешник, погибну в гордости моей! Господи, помилуй мя!».

— Спаси тя Христос, отче! — ответил я.

— Спаси, Господи, и ту бабушку, которую ты послал нам во вразумление! — сказал батюшка и осенил себя крестным знамением.

Две недели в Португалии пролетели незаметно. Может быть, когда-нибудь я расскажу об этом отдельно, уж больно много «александрийских сапожников» я встретил в этой «Хоббитании»…

Флавиан реально покрепчал и загорел пузом (сперва, конечно, обгорел с отвычки…). Жалко, что я единственный, кто это смог узреть!