Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Конечно, гуляйте, Алексей! — засмеялась мать Германика. — Я буду здесь на кухне. Когда вернётесь — скажите, и я вас отведу в вашу келью.

— Договорились! — я поднялся, помог встать из кресла Флавиану на его затекшие от сидения в глубоком кресле больные ноги, и мы вышли на улицу.

Сколько я гулял, я даже и не скажу — время пролетело как-то совсем незаметно!

Обошёл я вокруг храма с «другом-марком», кое-чего пощёлкал на разных диафрагмах; заглянув в узкое окошко, убедился, что Флавиан в стасидии напротив храмовой иконы святого Великомученика молится по чёткам, склонив седовласую голову на грудь.

Затем я посидел в беседке, на краю обрыва, послушал треск цикад и тоже пробовал молиться, но обилие впечатлений, вызвавшее шквал мыслей, не давало сосредоточиться.

Тогда я вышел за ворота, прошёлся вдоль ограды обители, состоящей из простой сетки-рабицы, натянутой на металлические столбы. Осмотрел небольшие монастырские огороды, дошёл до скотного двора, совсем маленького по сравнению с подобными строениями в русских монастырях; удостоверился, что с приходом туда герондиссы Феодоры плохо рожавшая коза усовестилась и благополучно разродилась парой очаровательных сереньких козлят.

Потом прогулялся по тропе, с которой открывался хороший панорамный вид на монастырь, сделал там несколько удачных (на мой непрофессиональный взгляд, конечно!) снимков, чуть не свалился с шаткого камня, на котором балансировал на одной ноге ради эффектного кадра, и после всех этих миниприключений вернулся в обитель.

Войдя в ворота, я обратил внимание, что на углу келейного корпуса стоит какая-то небольшая машина, не очень старая — не то «пежо», не то «рено», но явно недорогая.

— Ага! Уж не геронда ли приехал? — подумалось мне. — Хотя вряд ли, уж больно непрезентабельный транспорт для такого авторитетного старца, наш джип-динозавр и то выглядел «харизматичнее».

Но всё-таки первая мысль меня не подвела! Едва я приблизился к дверям архондарика, как выскочившая мне навстречу сестра средних лет в застиранном — очевидно, «рабочем» подряснике, увидев меня, обратилась по-русски:

— Вы Алексей? — и в ответ на мой согласный кивок сообщила: — Ваш батюшка с герондой кофе пить пошли, велели Вас к ним провести, как вернётесь!

— Ага! — подскочил я. — Это он сейчас без моего надзора кофеёв напьётся, а «Косой ныряй»! То есть, я его откачивай потом! Бегом к ним!

— Я тоже этот фильм когда-то смотрела! — засмеялась сестра. — С артистом Савелием…

— Крамаровым! — подсказал я. — Где он?

— Крамаров? — удивилась сестра.

— Нет, мой духовник и ослушник, инфарктник-гипертоник игумен Флавиан! Крамаров уже умер, кажется, в Америке, а отец игумен это может сделать прямо сейчас в Греции, если я не досмотрю.

— Пришли, Вам в эту дверь! — показала мне улыбающаяся сестра.

— Молитвами святых отец наших… Эвлогите! — постучался я и открыл дверь.

— О Кириос, — ответил улыбающийся седобородый старец, вставая мне навстречу со стула и раскрывая руки для отеческого объятия.

Я даже растерялся. Растерялся и забыл привычно сложить ладони под священническое благословение. Забыл — и всё! Геронда обнял меня за плечи, а я автоматически сделал то же, как будто это была встреча старых друзей после долгой разлуки.

— Эвлогите, геронда! — вспомнил всё-таки я после того, как мы отпустили плечи друг друга.

— О Кириос! — широко улыбаясь, благословил он, глядя на меня весёлыми блестящими глазами сквозь овальные стёкла очков, и добавил что-то по-гречески.

— Старец сказал, что духовный сын отца Флавиана для него является сыном возлюбленного Богом брата и дорог ему как близкий родственник! — перевела находящаяся в комнате мать Германика.

— Спаси Христос! — не нашёлся я сказать ничего другого, про себя подумав: «Неужели он это искренне?»

— Садитесь вот сюда, Алексей! — показала мне место на диване, рядом с Флавианом, матушка Феодора, наливая минеральной водой и ставя на столик напротив моего места высокий прозрачный стакан.

Я сел, удостоверившись, что около моего духовника пока ещё стоит тоже только вода, и посмотрел на севшего напротив нас в кресло геронду.

Он был высок ростом, крупен фигурой, благороден осанкой, я бы даже точнее сказал — величав! Но величав не собственным внутренним самоощущением, а какой-то естественной природной статью, характерной для военных и потомственного духовенства.