Акош Кертес - Стеклянная клетка

Магдольна Гомбар не любила Юли, хотя та была ее приятельницей, ни разу, однако, не задумываясь, как же совмещаются две эти не очень совместимые вещи. Когда-то они жили вместе, снимая комнату; вместе с год проработали на ткацкой фабрике, но Юли, особа разбитная и практичная, к тому же еще смазливая, обучилась шить и стала частницей, сойдясь с Ади Клингером из пивной на улице Элемер (вон куда захаживала, очень характерно для нее); Клингер этот, перейдя официантом в модный второразрядный ресторанчик в Буде, «Золотую щуку», и начав один огребать чаевых не меньше, чем они вдвоем с Густи зарабатывали, купил своей подружке швейную машинку, и та засела дома. Разрешения у нее не было, зато работы — навалом. Всем на свете обзавелись, от телевизора до холодильника, зажили не хуже других. Но Юли осталась непременной частью и Магдольниного существования: было кому завидовать и кого хаять. То оказывалась она недосягаемым образцом, то последней тварью, смотря по настроению. Густи же, наоборот, неуклонно, независимо от настроения старался ее очернить, считая злым гением жены и величая не иначе как отпетой шлюхой. (Магдольна, положим, прекрасно помнила, что высоконравственное это мнение ничуть не мешало мужу в свое время приударять за ней; правда, Юли, какой непутевой и отпетой ни была, если уж на нее «найдет», дружбу все-таки ставила выше и показала Густи фигу, однако особой благодарности к ней Магдольна не испытывала, подозревая не без оснований: дружба дружбой, но, приглянись он ей по-настоящему, увела бы глазом не моргнув.) Упомянутое платье шилось не к именинам — больно нужно, все равно они мужнины, не ее, хлопоты только лишние из-за всей этой суеты; просто Юли на днях позвонила на фабрику: готово, мол, можешь в субботу забирать.

Там, у Юли, все и началось (а не у Юли — так, значит, раньше, когда Магдольна взяла отгул, а у нее получило лишь новый толчок), потому что именно там ощутила в себе Магдольна перемену, которая столь ее смутила, ибо вернула в состояние непривычное и, казалось, давно позабытое, ей больше не грозившее; похоже было на легкий жар или слабое опьянение: какое-то смешливо-беззаботное, приподнято-хмельное настроение. В чем причина, трудно объяснить; одно ясно: не возьми она отгульный день тайком, не взбунтуйся (тем самым) против своей женской доли, не уйди в отпуск словно и от семейной жизни — ничего подобного не случилось бы. Виновато тут было, конечно, и новое платье, и сама Юли с настырной своей болтовней — вообще, наверно, все: и голубое небо, и плывший с улицы зной, лето с его пряными, буйными ароматами, которые перебивали даже городскую вонь. Юли она застала в выходившей на дворовую галерею задней комнате, где ее подружка оборудовала себе мастерскую: «салон», по ее выражению; здесь стояли швейная машина, стол для раскроя, трельяж; всюду бумажные выкройки, пестрые заграничные модные журналы. Сама Юли сидела на столе в одном бикини и, поскольку была близорука, в очках (что Магдольна каждый раз отмечала про себя с удовлетворением, ибо очки Юли старили), настежь распахнув окно и дверь, будто бы из-за жары, но больше, чтобы выставить напоказ, на всеобщее обозрение жильцов и фланировавших по галерее мужчин, на лившийся в комнату яркий солнечный свет свои девически стройные формы: длинные загорелые ноги, упругий живот и груди, нескромно приподымающие узкую полоску лифчика, которая мало что и прикрывала… — и Магдольне представились собственные отяжелевшая грудь и живот в складках; хорошо им, нерожавшим, подумалось с горечью, кому не пришлось носить, выкармливать двоих, как ей. Спрыгнув со стола и сняв очки, Юли поцеловала Магдольну со словами: «Ну-ка, раздевайся, быстро, давай примерим».

Осуждающе оглядев ее наготу, Магдольна перевела строгий взор на распахнутое окно.

— Закрой, пожалуйста.

— Да мы же задохнемся! — воскликнула Юли, потом, смекнув, в чем дело, покатилась со смеху. — Застыдилась?! — восторженно, во все горло завопила она, так что на четвертом этаже, наверно, было слышно. — Ах ты красная девица!

«Зато не бесстыжая, во всяком случае», — хотела было отбрить ее Магдольна, но только сказала сдержанно, что не всем же одинаковыми быть. Юли пропустила ее замечание мимо ушей, продолжая потешаться: погоди, дурочка, состаримся, находимся еще завязанные да закутанные, успеем; однако же, козочкой скакнула к окну и, напоследок зазывно потянувшись во весь проем, притворила рамы и задернула штору. В комнате воцарился приятный полумрак, даже прохладней стало, солнце не пекло («Задохнемся!.. — язвительно подумала Магдольна, но промолчала, привыкая к полутьме). Юли меж тем не сиделось. «Давай, давай, шевелись, — прикрикнула она, — меня, надеюсь, не стесняешься? Не бойся, я не с бородой». «Это уж точно», — ввернула Магдольна с насмешливым пренебрежением и разделась до комбинации; Юли помогла ей надеть платье, подвела к зеркалу. И пока сновала возле, обдавая здоровым запахом потного тела, Магдольна вдруг впервые испытала то самое.