Доменико Старноне - Шутка

— Извини, дедушка, но Марио включил телик и не хочет выключать.

— В смысле?

— Ну, он включил телевизор. Синьора Бетта сказала тебе, что ему нельзя смотреть телевизор?

— Да.

— Ну, так сделай что-нибудь, дедушка.

— Не называйте меня так, я не ваш дедушка и не чувствую себя дедом даже с Марио.

С приглушенным стоном я встал и вслед за Салли вышел в коридор. Из телевизора доносилось гудение самолета, прерывавшееся очень громкими мужскими голосами.

— Где Марио?

— В кабинете синьора Саверио.

— Салли, если Марио делает что-то, чего ему делать нельзя, вы просто должны помешать ему это делать, и вам незачем звать меня.

— Но он меня не слушается. И я не могу дать ему пощечину, а ты можешь.

— Дать пощечину четырехлетнему ребенку?

— Тогда садани ему по рукам.

— Я не знаю, что такое «садануть».

На самом деле я знал, что значит это слово, но оно вызывало у меня отвращение, потому что принадлежало поколению, которое впервые стало разговаривать с детьми на языке взрослых.

— А синьора Бетта говорит «садануть».

— Так пускай мама саданет ему по рукам, когда вернется.

Я пошел за Салли в кабинет Саверио, пропахший чесноком и стиральным порошком. Марио сидел перед телевизором и, когда мы вошли, резко обернулся.

— Я говорила, что позову дедушку, — и позвала! — сказала Салли.

— Нехорошо ябедничать, — ответил Марио.

— Иногда приходится, — вмешался я, — если иначе нельзя. К тому же телевизор так орет, что я не могу работать. Выключи его.

— Я могу убавить звук, — сказал Марио и схватил пульт.

Я отобрал у него пульт и выключил телевизор. Потом начал терпеливо объяснять:

— Марио, лично я не возражаю, чтобы ты смотрел телевизор когда захочешь, хоть утром, хоть днем, хоть вечером. Но твоя мама против, а раз так, то мы с Салли тоже против. Вот почему, когда Салли говорит тебе «выключи телевизор», ты должен его выключить. А если я говорю тебе «выключи телевизор», не отвечай мне, что можешь убавить звук. Понятно?

Марио кивнул, глядя в пол. Затем поднял взгляд на пульт, который я держал в руке, и потянулся к нему.

— Можно я покажу тебе, как он открывается и видно батарейки внутри?

— Нет, я тебе его больше не дам.

— А что я тогда буду делать?

— Пойди поиграй.

— На балконе?

— Нет.

— Там солнышко.

— Я сказал — нет.

— Тогда можно я посмотрю, как ты рисуешь?

Он не сдавался, маленький упрямец. Я посмотрел на него долгим взглядом — думаю, чтобы дать ему понять: я категорически против. Но когда я заметил, что верхняя губа у меня взмокла от пота, то поспешил согласиться:

— Ладно, смотри, но только не мешай мне.

— Не буду мешать.

— Ты не должен говорить: дедушка, я хочу это, давай делать то.

— Не буду говорить.

— Ты должен сидеть на месте и молчать.

— Хорошо. Только сначала я сделаю пипи.

Он убежал, я услышал, как он закрывает дверь ванной. Салли, которая все это время молчала, воспользовалась его отсутствием, чтобы раскритиковать меня:

— Дедушка не ведет себя так.

— Что вы имеете в виду?

— Ты напугал бедного малыша.

— Вы же хотели, чтобы я надавал ему пощечин.

— Надавать пощечин — это ничего, а вот так вот нельзя.

— Как это «вот так вот»?

— Разговаривать сердитым тоном. Если ты занят и нервничаешь, я сама побуду с малышом.

Мне не показалось, что я разговаривал с Марио каким-то особенным тоном; а вот с ней мне, возможно, следовало быть менее сговорчивым. Марио вернулся бегом, глаза у него были красные, словно он долго тер их кулачком.

— Я готов.

Я спросил его, стараясь говорить как можно более радостным голосом:

— Чего тебе больше хочется: смотреть, как работаю я или как работает Салли?

Он задумчиво посмотрел на Салли, делая вид, будто колеблется, потом повернулся ко мне и закричал с несколько преувеличенной веселостью:

— Как работаешь ты!

И бодрой походкой направился в гостиную. Я сказал Салли: «Как видите, он предпочитает мое общество». Похоже, она не была убеждена в этом, но ответила только, что идет на кухню готовить. Я смотрел, как она выходит из кабинета Саверио, — она сутулилась и от этого казалась еще меньше ростом. И тут я вдруг вспомнил: завтра она не придет, мы с Марио целый день будем вдвоем. Я предложил ей: «Приходите завтра, я сам оплачу вам этот день, пробудете у нас с девяти утра до восьми вечера, вам не надо будет убирать, только приглядывать за Марио». Не оборачиваясь, она ответила: «Завтра у меня важный день, от него зависит мое будущее». Опять она про будущее! Да какое будущее могло быть у этой старой кошелки? Я вернулся в гостиную.