Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

– До бесконечности?

– Он имеет в виду звезды.

Я взглянула на небо и впервые почувствовала, что этот огромный темный небосвод над нами может быть бесконечным. Возможно, весь мир и в самом деле бесконечен, и бесконечна та вереница жизней, которую проходим мы с Максом.

Я убрала свою голову со спины Макса и прижалась к нему поплотнее. Он отнюдь не стал возражать.

– Детеныши? – спросил он после того, как мы некоторое время помолчали.

– Что?

– Ты сегодня сказала: «Если мы хотим, чтобы у нас когда-нибудь были детеныши»…

– Да, сказала.

– Но зачать детенышей – для меня это невозможно.

– Невозможное – наш друг.

Макс принюхался – видимо, чтобы убедиться, что я не шучу. Когда ему стало ясно, что я говорю серьезно, он повторил мои слова, словно бы желая почувствовать, нравятся ли они ему:

– Невозможное – наш друг…

После этого мы оба стали смотреть на небо и на звезды – до бесконечности и даже еще дальше. И перед лицом бесконечности нам обоим стало не так уж трудно верить в невозможное.

Солнечные лучи разбудили меня еще до того, как это смогли сделать голод и жажда. Продолжая лежать на земле, я напрягла все свои органы чувств, пытаясь почувствовать, не выслеживает ли нас Йедда. Макс, похоже, тоже стал принюхиваться. Однако этой женщины не было ни видно, ни слышно, и даже ее цветочный запах в лесу не ощущался.

– Мы и в самом деле от нее удрали, – констатировал Макс. – Да, мы это сделали.

Облегченно вздохнув, мы встали, потянулись и неторопливо зевнули с такой синхронностью, как будто у нас было одно тело, хотя и с двумя мордами.

– Ты и в самом деле очень умная, – сказал Макс и потерся своей мордой о мою мордочку – потерся не в шутку и не с показной бравадой, а так, будто это было самым естественным поступком в мире. Я ощутила тепло, которое было даже более приятным, чем тепло его тела, которое я ощущала, когда лежала прижавшись к нему.

Мы довольно долго молчали, а затем Макс сказал:

– Мой живот рычит.

– Давай поищем что-нибудь съедобное, – ответила я, подумав при этом, что с удовольствием потерлась бы еще своим носом о его нос.

Мы пошли по лесу, все время двигаясь вверх по склону в направлении, которое уводило нас прочь от моря, Йедды и трупа Синего Перышка. После того, как мы прошли расстояние в несколько сотен собачьих туловищ, Макс сказал мне:

– Я сегодня помогу тебе на охоте.

Это меня ошеломило: все его предыдущие попытки поохотиться закончились полным провалом.

– Ты снабжаешь нас едой, а я не делаю ничего, – пояснил он. – Мне необходимо, в конце концов, начать тебе помогать, чтобы я был тебя достоин.

Он хотел быть достойным меня! Ну как мне сказать ему, что ему не следует утруждать себя этим, поскольку мне известно, что он неспособен убить другое животное? И как, о прародительница собак, мне ему объяснить, что я эту его неспособность воспринимаю не как слабость, а как нечто такое, что делает его еще ближе моему сердцу?

– Мы еще посмотрим, какие животные нам попадутся, – уклончиво ответила я, подумав при этом, что уж точно буду проворнее его, если придется ловить мышь или зайца.

Едва я это сказала, как Макс кого-то учуял.

– Вон там, – сказал он и пошел вперед.

Сделав несколько шагов, я тоже почувствовала этот запах. Он доносился с поляны возле одного из лежащих на земле древесных стволов. Запах этот исходил от находящихся там двух животных – одного покрупнее и одного поменьше. Мы пошли на этот манящий запах и вышли к местечку в лесу, на котором не было деревьев и росла трава, пожелтевшая на кончиках за последние жаркие недели. На этой поляне стояли два красновато-коричневых животных, которые по размерам были побольше любой собаки. У них имелись рога. Это, видимо, были… да, это, вероятно, были те удивительные дикие животные, которых называют косулями.

Косули выглядели очень грациозно. В отличие от нас, они жили здесь, в этом лесу с его величественными деревьями и шумным водопадом. У того животного, которое было побольше (по-видимому, это был отец), на голове имелись впечатляющие рога, а у того, что поменьше, – лишь маленькие рожки. Однако и такими рожками можно было проткнуть шкуру собаки. Или же, того хуже, выколоть мой единственный глаз.

– Косули, – сказал Макс очень тихо, чтобы не спугнуть этих животных.

– Тебе известно о них из старинных историй? – прошептала я.

Максу вообще-то не была известна ни одна из тех песен-историй, на которых я выросла.