Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

– И чего же ты ждешь? – вмешался в разговор Макс, откусывая еще несколько виноградин, от сока которых волосы у него на подбородке стали блестящими.

– Жду, когда у вас начнется понос, – весело сказала птица.

Я посмотрела на виноград. У меня что, и в самом деле от него начнется понос? Он ведь вообще-то был очень даже свежим и вкусным. Я, правда, съела очень много. А Макс еще больше. Он ведь покрупнее меня. Птице с красным брюшком охватившие меня сомнения, похоже, доставили большое удовольствие.

– Проваливай, – рявкнула я.

– А иначе что? – спросила птица.

– А иначе я тебя укушу!

– Вот как? – насмешливо чирикнула она и стала летать надо мной по кругу на такой высоте, на которой я не достала бы ее даже в прыжке. Я залаяла. Птица продолжала летать надо мной, не выказывая ни малейшего страха. Она была совсем не такой, как вороны, – меньше, симпатичнее и – самое главное – намного смелее их. Вороны улетали прочь уже оттого, что кто-то на них слегка цыкнул. А вот эта птица уселась на расстоянии всего лишь в несколько собачьих туловищ в стороне от нас на ветку одного из кустов. Если бы она меня так сильно не раздражала, я бы прониклась к ней уважением.

– Пойдем отсюда, – сказала я Максу.

Эта птица вряд ли последует за нами ради того, чтобы посмотреть, как у нас начнется понос. Да и откуда вообще пернатая тварь об этом знает? Может, она сама уже ела виноград, и у нее затем начинался понос? Если такое и бывало, то эта птица не могла знать наверняка, что понос от винограда бывает и у собак. Мы ведь совсем не такие, как птицы. Ни у одной собаки никогда не было перьев. Ни у одной собаки, кроме Пера, брата собаки-матери.

– Но скоро наступит ночь, – ответил Макс и показал мордой на солнце, медленно погружающееся где-то вдалеке в землю. – Или до моего дома уже недалеко? Если мы доберемся до него еще до наступления темноты, то сможем спать возле Лилли.

Я, по правде говоря, не могла себе даже представить, что люди возьмут к себе и меня: Макс ведь был симпатичным черным псом, а я – уродливой калекой. От меня пахло мусорной свалкой, и так от меня будет пахнуть, возможно, всегда. Я провела на мусорной свалке всю свою предыдущую жизнь, и мне не удалось бы избавиться от этого специфического запаха, даже если бы я целый сезон провалялась на куче винограда. Кроме того, я не имела ни малейшего представления о том, далеко ли мы находимся от дома хозяев Макса или близко. И какие бы насмешливые птицы здесь ни водились, спать в этом месте будет намного приятнее, чем на бесконечно длинном плоском камне. Там мы можем угодить под вонючие автомобили с сидящими в них людьми, а вот на этот холм они забраться не смогут. А еще один аргумент в пользу того, чтобы остаться здесь, заключался в том, что кусты здесь заслоняли от меня гору, ненавидящую саму себя.

– Мы остаемся здесь, – решительно сказала я.

– А где ваш дом? – спросила птица.

– Тебя это не касается, – сердито рявкнула я.

Ей не следовало знать, что у меня вообще-то нет никакого плана насчет того, как я отведу Макса домой. А еще мне не хотелось, чтобы мне напоминали, что у самой меня дома больше нет.

– Мой дом – там, где Лилли, – ответил Макс птице и лег на землю между двумя кустами, с которых он объел виноград.

– Это здесь или во Франции? – спросила птица.

Солнце постепенно приобретало такой цвет, как у этой птицы на животе и голове.

– А что такое Франция? – поинтересовался Макс.

– А-а, значит, не во Франции, – констатировала птица.

Мне тоже захотелось найти себе место, где я буду спать. Вопрос заключался в том, что же мне лучше для себя выбрать. Тот факт, что я впервые в жизни буду ночевать не на мусорной свалке, вдалеке от своей своры, вселял в меня больший страх, чем я готова была себе признаться. Я испытывала желание к кому-нибудь прижаться, однако я не могла и не хотела прижиматься к Максу. Он ведь, несмотря ни на что, был для меня чужим черным псом. Я не боялась, что Макс станет ко мне приставать, как это делали псы из других свор, с которыми я сталкивалась, когда они забредали на нашу территорию в поисках самки. Некоторых из них мне удавалось прогнать самой, а остальных – при помощи моих братьев, которые всегда своевременно прислушивались к моему лаю и бросались на защиту сестры. Во всяком случае, так было в то время, когда меня еще звали Пятном. После того как я стала Раной, моим братьям уже не было нужды меня защищать.

С Максом было что-то не так, хотя я не могла точно сказать, что именно. Возможно, он слишком долго прожил среди людей для того, чтобы заинтересоваться самкой.