Шэн Кэи - Красные туфельки

Я несколько дней гадал, что же означает выражение «лицо в цветах персика». В словаре я его не нашёл. В школе я порасспрашивал одного надёжного парня, но тот тоже оказался не в курсе. Он сбегал домой, чтобы выяснить у родителей, но они его только отругали. Расстроившись, он сказал, что если бы знал о такой реакции, то не спрашивал бы их вовсе.

— Подобный интерес детей к таким вещам ничего хорошего не сулит, — включив дурачка, стал успокаивать его я.

Никто из нас не знал, откуда была эта женщина по имени Гаомянь. А отец так вообще сказал, что имя может быть и ненастоящим. Многие женщины, снимавшие жильё на улице Хуацзе, не раскрывали настоящих имён. Прожив здесь несколько лет, они переезжали, а некоторые задерживались от силы на месяц или два. Обосновавшись на этой улочке, они придумывали себе имена, по которым сразу можно было догадаться, что они не настоящие. Ну какая, собственно, разница? Вот, например, Перекошенный из бакалейной лавки свою собаку назвал Колумбом. Даже про Колумба ему известно!

Зачем они поселились на улице Хуацзе? Чтобы заработать. Мысль о том, что Гаомянь тоже приехала из-за денег, доставляла мне необъяснимые страдания. Ну почему и она приехала за этим же? Под предлогом купить себе что-то типа линейки, циркуля или тетрадки я выбирался вечером из дома, думая только об одном: как бы пройти по улице Хуацзе?

Дождь или шёл, или прекращался — всё одно, улица Хуацзе промокла, на мостовой повсюду стояли лужи. В девять вечера стемнело, и на улице воцарилось спокойствие, воды день ото дня становилось всё больше, поэтому мох с новыми силами устремлялся вверх по стенам. На крышах показалась мокрая трава, которая в отсутствие ветра выглядела поникшей. По каналу скользили лишь моторные лодки, их мощные дизельные моторы ревели так, что казалось, им под силу отбуксировать штук двадцать пять кораблей. Это было максимальное количество, которое мне доводилось увидеть. Даже звук шагов пропитался влагой: многократно отразившись от камня, стен и воды, он создавал впечатление, что по улице идёт сразу целая толпа. Когда мучает любовное томление, то вас выдаст даже походка. Но не стоит смеяться. Мне в ту пору было лишь четырнадцать. Что, представили себе малолетнего клиента? Ха-ха, очень смешно! Мол, в четырнадцать лет дети ничего не понимают. Ещё как понимают! — да-да, я искал фонарь.

После девяти вечера фонари вывесили все, у кого было такое намерение. Участок за участком весь переулок осветился, отчего контраст с тёмной дорогой обозначился сильнее, создавая ощущение, что это улица нечисти из какого-нибудь ужастика. Я ходил взад-вперёд между мелочной и рисовой, рисовой и мелочной лавками, но под соединявшей их аркой так и не появилось никакого фонаря. Несколько вечеров подряд я украдкой заглядывал в дверную щель, чтобы посмотреть, горит ли внутри свет. Никаких подозрительных шумов я не слышал, для меня оставалось загадкой, чем же там она занимается.

Нигде, кроме как под её аркой, я не мог увидеть Гаомянь. В нашу домашнюю клинику она больше не приходила, наверное, уже выздоровела. На пристани она тоже не появлялась, похоже, она туда вообще не ходила. Между тем во всей округе таких людей, которые бы туда не ходили, практически не было. На пристани просторно, хочешь — сиди и глазей день-деньской. Женщины наведывались туда за рыбой и овощами, торговцы, что приезжали сюда на своих лодках, развернули на пристани небольшой базар. Что же она тогда ест, если ничего не покупает? Мой путь в школу и обратно проходил через улицу Хуацзе, хотя на самом деле был и другой путь, причём короче. Я также не мог понять, почему на подходе к её воротам моё сердце колотилось от волнения, однако запертые двери разом освобождали меня от этих переживаний. Опустошённый, я чувствовал себя легко и свободно, у меня даже вырывался вздох облегчения. Неужто мне снова захотелось увидеть нежный профиль в лучах заходящего солнца?

Однако когда я всё-таки столкнулся с ней под аркой, то напрочь забыл про эти свои фантазии, я даже не осмелился посмотреть ей в лицо. Притворившись, что ищу на земле монетку, я на ватных ногах прошёл мимо, так что в поле зрения попали лишь её голые ноги в сланцах, белые до рези в глазах. Однажды она мне улыбнулась, но поскольку я сразу наклонил голову, то мне не пришлось даже отреагировать. А потом у меня и вовсе исчезла возможность видеть её улыбку, поскольку уже загодя я опускал глаза. На мостовой перед её аркой умещалось девять каменных плит, шесть из них залила вода — три большие и три маленькие. Не смейтесь, такие вещи врезаются в память, когда часто попадаются на глаза.