Джером Чарин - Смуглая дама из Белоруссии

— Мы им покажем. Я и Лео. Пусть даже десять охранников не отходят от Гитлера ни на шаг.

Лео купил мне большой пакет арахиса и сладкого попкорна, и мы кормили слонов и кенгуру. Алби подскочил к вольеру с львами и рычал на них. Насилу Лео его оттуда отволок. Потом мы зашли в магазин сладостей, и Лео вручил мне мороженое с фруктами и орехами, политое горячей сливочной помадкой. Помадка липла к губам, и Лео дразнил меня Самбо-негритенком. За все время прогулки Алби ни разу не засмеялся. Лео ткнул в медаль у него на груди.

— Плечи распрями, солдат. Подбородок выше. Живот втянуть.

При слове «солдат» Алби навострил уши и стал одну за другой четко выполнять команды.

— Тебя, солдат, это тоже касается, — гаркнул Лео, поворачиваясь ко мне, и я сразу подтянулся.

Под счет Лео: раз-два, раз-два — мы промаршировали к выходу.

Стариковское личико Алби сияло — ну Ганга Дин [56] Ганга Дин — герой одноименной баллады Р. Киплинга, индиец, который ценой собственной жизни спасает английского военного. , да и только.

Той ночью мы помогали Лео укладывать вещмешок. Мама металась взад-вперед и плакала.

— Лео, будь осторожен.

Она проклинала Гитлера, Муссолини, Амана [57] Аман — в Танахе любимец персидского царя Артаксеркса, угнетавший евреев. В память избавления еврейского народа от Амана празднуется Пурим. (Пурим был ее любимым праздником!), а заодно и Тодзио.

— Сара, — и отец с укором указал на меня, — разве можно говорить такое при Соле?

— Пусть знает, — горестно возразила мать, — пусть знает врагов нашего народа!

Ехать Лео надо было ночью, и мы тоже не ложились. Отец в шелковом халате, с поникшей головой и отвисшим брюшком смотрелся пародией на царя Соломона.

— Лео, — обратился он, — прошу лишь об одном: будь менч.

Он подергал за кисти на поясе и воздел руку:

— Покажи этому усатому недомерку и его головорезам, покажи им, как Давид расправился с Голиафом!

Тут он не выдержал и разрыдался. Алби вышел из комнаты. Лео стал утешать отца. Вернулся Алби, с вещмешком на плече. Лицо бледное и строгое.

— Лео, тебе пора.

Лео приподнял меня, я обнял его и расплакался.

— Сол, не забывай в дождь надевать калошки.

Алби отколол медаль от груди.

— Оставь себе, Ал, — сказал Лео.

Алби уставился на него.

— Но, Лео, тебя ведь накажут, если увидят, что ты без медали.

— Пустяки, — ответил Лео, — сержант говорит, сейчас не время держать в заключении обученных солдат. Немцев бить надо.

Он подхватил вещмешок, поцеловал нас с матерью и отцом, пожал руку Алби и ушел.

Лео так и не довелось бить немцев. Его перебросили в Джорджию, в лагерь усиленной подготовки, а оттуда отправили кораблем на Тихоокеанский фронт, в 27-ю пехотную дивизию. Узнав об этом, мать собралась писать президенту Рузвельту.

— Сара, — остановил ее отец, — так даже лучше. У немцев танки и бомбы, их не остановить.

Мать утихомирилась.

Писать каждому из нас четверых по отдельности у Лео не было времени, поэтому он присылал одно большое письмо, предназначавшееся всем сразу. Первые строки он обращал к матери и отцу.

«Дорогие мама и папа! С Гавайев к нам доставили еврейского капеллана и в одной из палаток устроили седер. Мой приятель Оги Фаринелла пришел на седер и съел с полкило фаршированной рыбы и выдул все вино, припасенное для следующего седера. Раввин чуть не вышвырнул его из палатки. Как прошел седер у вас? Солик уже выучил молитвы? Сможет задать четыре вопроса?»

Затем он адресовал несколько строк мне:

«Дорогой Сол! Сегодня у нас был второй по счету урок географии. Главный остров Филиппин — Лусон, столица — Манила. Можешь теперь блеснуть перед учительницей эрудицией. И пусть она не волнуется: в самое ближайшее время мы вышибем япошек с Лусона. Да, Сол, если мама напишет, что ты знаешь четыре вопроса, в следующем письме я пришлю для тебя нечто особенное».

Конец письма приберегался для Алби. Эта часть нравилась мне больше всего. Лео рассказывал Алби о сигнальных ракетах, зенитках, пулях дум-дум, горящих танках, иногда даже рисовал небольшие карты и отмечал, где расставили пулеметы, чтобы отразить натиск японцев. Однажды прислал нам карточку, на ней он был со своим другом Оги. На груди у обоих крест-накрест красовались патронташи.

«Оги смешит весь отряд. Он все просится у сержанта в пулеметчики, вторым номером, но сержант такого клоуна и на шаг к орудиям не подпустит».

Ответственность за переписку с Лео взял на себя Алби. Следил за тем, чтобы мы писали разборчиво, и, случалось, критиковал мать или отца.