Светлана Замлелова - Исход

– Сервиз?!. Вы меня окончательно заморочили… Какой там ещё сервиз?!

– Английский сервиз. Она…

– Её, дядюшка, Квитка к Зайцевским прислал. А у Зайцевских она разбила сервиз. И тогда…

– Хм… Квитка подослал к вам девицу, чтобы она разбила сервиз, а вы решили отвезти её ко мне. Но по дороге она… как бы это сказать… стала у вас умирать… Ничего более глупого в жизни своей не слыхивал! Хороший выдался вечер, нечего сказать…

– Но дядюшка!..

– И никаких больше дядюшек! Завтра я разберусь, в чём тут дело. А пока убирайтесь оба к чёрту!.. Да, и Квитку с собой прихватите…

Так Ольга оказалась в доме у Аполлинария Матвеевича Искрицкого.

Как известно, в любом человеческом сообществе встречаются всякие типы. И среди прочих обязательно попадётся чудак. Чудаки бывают разными, единственное, что их объединяет – безобидность. Каждый живёт в своём мире и меньше всего интересуется сучком в глазу ближнего. Чего, впрочем, не скажешь о ближних, так и норовящих засунуть носы свои в дела чудаков. Дошло даже до того, что чудаков стали сжигать на кострах. Но со временем эта вредная во всех отношениях привычка была оставлена, зато самих чудаков так и не оставили в покое. Невозмутимо взирать на чудаков ближние так и не научились (ближние вообще не любят тех, кто уж слишком от них отличается) и вооружились против чудаков смехом. Но ведь и смех бывает разным: он может прятаться за великосветскими манерами, а может прорываться наружу сквозь улюлюканье. Смеясь, уличные мальчишки бросают в чудаков камни, а повзрослев, травят их насмешками. Но чудаки всё-таки пишут, лечат, изобретают… И, к счастью, никак не переведутся.

Аполлинарий Матвеевич Искрицкий был самым настоящим чудаком. Положение его в обществе было таково, что уличные мальчишки не решались бросать в него камнями, а люди его круга вспоминали об Аполлинарии Матвеевиче не иначе как с добродушной улыбкой. Он был богат и вдов. Жена его умерла молодой, не оставив Аполлинарию Матвеевичу детей. Родные хотели, чтобы он женился вторично, но Аполлинарий Матвеевич не поддержал эту идею. Он затворился и принялся читать и писать какой-то трактат. Так что, как водится, слава о нём пошла как о чернокнижнике. Кто-то из родственников Аполлинария Матвеевича рассказывал со смехом, что он пишет трактат о человеке. И действительно, это известие всех очень насмешило. Но Аполлинарий Матвеевич отказался обсуждать свой трактат, о котором, насмеявшись, все скоро забыли.

Но спустя годы Аполлинарий Матвеевич вышел из своего затвора, стал чаще появляться на людях, бывать в гостях и даже приглашать к себе. Над ним продолжали посмеиваться, потому что он иногда высказывал очень странные мысли, но его же и любили, чему причиной была отзывчивость Аполлинария Матвеевича, помогавшего всем, кому только требовалась его помощь. Незнавшие Аполлинария Матвеевича искали знакомства с ним, а знавшие понимали, что решительно его не знают. И Аполлинарий Матвеевич слыл человеком добрейшим, хотя и странным. Главной же странностью его было сочетание убеждённого человеконенавистничества с подлинным добросердечием. Человечество вообще Аполлинарий Матвеевич ненавидел страстно, с отдельными его представителями держался грубо и неприязненно. Зато всякий, попавший в беду, мог рассчитывать прежде всего на Аполлинария Матвеевича. Кто-то из его родственников обронил, что вся странность чудного старика в том и состоит, что он ненавидит несовершенство рода человеческого. Но окружающие сочли это замечание шуткой и опять только весело посмеялись.

Упавшую в обморок Ольгу Аполлинарий Матвеевич пожалел, как пожалел бы на её месте кого угодно. На другой день он действительно пригласил к ней доктора, который очень серьёзно объявил, что страшного ничего нет, а нужен только покой, да ещё разве хорошее питание.

– Но питание потом. Сначала – отдых… – пояснил доктор Мёбиус и ушёл, пообещав зайти назавтра.

А назавтра Ольга уже пришла в себя. Правда, была она так слаба, что не имела сил подняться. К тому же она никак не могла сообразить, где находится. С большим трудом снова и снова она припоминала всё, что происходило с ней за последние несколько дней. Но указания на своё местоположение не находила. Она помнила, как ехала куда-то с Зайцевским и его родственником. Помнила даже, как Зайцевский поправлял шляпу в пролётке и как-то смущённо кашлял. Но куда и зачем они ехали – этого она не помнила. Потом в памяти всплывали фарфоровые собачки. Но что это были за собачки?.. Быть может, ещё в пролётке сознание стало покидать её воспалённую голову, потому что с этого времени память уже не служила ей.