Светлана Замлелова - Исход

– Тут миль шестьдесят, – пояснил он. – А ещё течения… как приливное, так и отливное… Так что… Добраться туда будет не просто.

– Тогда давайте больше не ставить палатки, – предложил Макаров.

– Смысл?

– Возни меньше, – ответил штурману Макаров и с ненавистью посмотрел на палатку. – Меньше будем дрыхнуть, трескать и бекасов ловить. Быстрее пойдём.

Все согласились с Макаровым и заговорили одновременно:

– Верно!

– Надо быстрее идти, хватит, и правда, бекасов ловить…

– Да времени на палатку жаль…

Штурман слегка усмехнулся:

– “Трескать” нам и в самом деле скоро нечего будет…

– Тем более!.. Быстрее нужно двигаться…

Штурман не стал возражать, однако, смотрел на нас как на малых ребят. Было видно, что он не верит в нашу решимость исполнить своё намерение. Сам-то он, кажется мне, готов идти без отдыха, сколько потребуется. А мы только мешаем продвигаться ему вперёд. Когда я думаю, что штурман в одиночку намеревался совершить этот переход, мне делается страшно – человеку это не под силу. Но в то же время я уверена: он прошёл бы быстрее, потому что ему пришлось не просто идти, но и тащить всех нас. Сколько раз я наблюдала, как измученная переходом и недоеданием команда была не в силах двинуться с места, а штурман, исполненный решимости и энергии, смотрел на нас как на презренных слабаков. Ни разу и ничем он не выдал усталости или недовольства. Казалось, он недоволен только одним: что эти ленивые мулы, то есть все мы, не в состоянии мыслить и действовать хотя бы вполовину как сам штурман.

Итак, решив продвигаться быстрее и не разбивать палатку, мы на другой же день обнаружили, что оказались дальше от острова, чем были вчера. Всё-таки наступившее лето ощущалось даже в наших широтах: лёд под нами постоянно подтаивал, снег стал удручающе рыхлым и липким, сверху нас поливал дождичек, а полыньи образовывались и разводились прямо на глазах. Лёд как будто проснулся или ожил и пришёл в движение. Нам всегда было досадно, что мы перемещаемся так медленно, но после того, как мы увидели остров, каждая задержка в пути, будь то липкий снег, майны или отливное течение, стали видеться нам проделками злых сил. И это особенно пугало и злило. Команда тоже как будто проснулась и обнаружила, что тюленей, чаек, нырков и глупышей стало заметно больше. После того, как штурман сказал, что трескать скоро будет нечего, мы начали трескать свежее тюленье мясо и о голоде вовсе забыли. Но, однако, от вожделенного острова нас относило всё дальше. Палатку пришлось достать, но, к счастью, это не вызвало ни в ком уныния. Все, напротив, подбадривали друг друга разговорами о твёрдой почве и о том, что первым же нашим делом на острове станет баня. В самом деле, на физиономии наши просто не было сил смотреть – все были похожи на какие-то немытые горшки. А наша одежда – это просто тюфяки из ночлежек – просоленные и напичканные “бекасами”. Баня и стирка были главной нашей мечтой в то время. Штурман тогда говорил, что если бросить наши рубашки на лёд, они расползутся в разные стороны. Хотела бы я посмотреть на это ужасное зрелище, тем более, не сомневаюсь, что именно так оно и было бы.

Но все тогдашние неудобства и недовольства оказались сущими пустяками по сравнению с тем, что ждало впереди. Мало того, что мы продолжали топтаться на месте – дул S, а течением нас относило от острова, Михайлов и Кротов – два самых беспомощных человека в нашей компании – умудрились, переправляясь через полынью, в который уже раз перевернуться. Их, конечно, сразу вытащили, но вещи… Хуже всего было то, что в результате купания утонула винтовка.

Узнавший о происшествии штурман вышел из себя, так что я думала, он отправит бедных Михайлова и Кротова следом за утонувшей винтовкой. Мы ещё раз прослушали, что все мы – разгильдяи, лодыри, тупые мулы, и что наши “бекасы” гораздо сообразительнее и проворнее нас самих, потому что “бекасы” ни за что не утопили бы оружие, при помощи которого добывают себе пищу. Потом, воздев руки к небу, штурман вопрошал, кто надоумил нас отправиться в Арктику, какой злой гений внушил нам эту нелепую мысль. Оказалось, что, по наблюдениям штурмана, самое большее, на что каждый из нас может рассчитывать – это быть пастухом. Все мы – все девять пастухов – слушали штурмана молча, как будто он читал нам лекцию по философии. И если бы у нас оказались при себе тетради, мы бы наверняка записывали за ним. Каждый оставался на том месте, где застал его голос штурмана – я стояла рядом со своим возком, Раев упирался коленом в ящик с провизией, Земсков сидел на снегу… Не знаю, кто о чём думал, но я пыталась вообразить, что ждало бы меня, утопи я секстан. Уверена, что не одной мне штурман внушает благоговейный ужас, так что наверняка все думали примерно о том же.