Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Что — все?! — повторял Анджей вслух, злясь на себя, но ничего не мог с собой поделать и помимо воли, вопреки здравому смыслу, строил далеко идущие планы.

Дело кончилось тем, что записку он так и не оставил.

— Ну и втрескался! Вот это да! Совсем сдурел!

Они сидели в том самом ресторане, где месяц назад Анджей посвятил Хазу в тайну картины, а тот кратко рассказал, как партизанил. Сейчас с ними была еще Иоанна.

— Ты прекрасно выглядишь! — глядя на нее, не переставал удивляться Анджей. — Что, суставы перестали болеть?

— Сняло как рукой! — Иоанна, тряхнув головой, откинула волосы со лба. — Ты не представляешь, как гнусно я себя чувствовала! Особенно в тот день на школьном спектакле у Тарновой. А потом и вовсе расклеилась!

Она несколько часов как приехала. А он на следующее утро чуть свет уезжал из Варшавы. Что откладывать отъезд больше нельзя, Анджей сам понимал. И уже послал в Ежовую Волю телеграмму, поставил в известность школьный отдел, нанес визит теткам, пообедал с Климонтовой, а Хазу пригласил поужинать на прощанье в ресторане. Приняв решение, он сразу успокоился. И всю вторую половину дня укладывал вещи, штопал, чистил и в кафе даже не заглянул. Но по дороге в ресторан не утерпел и завернул в гостиницу — в последний раз справиться об Иоанне. Оказалось, она вернулась.

— В Кракове замечательные врачи, — рассказывала Иоанна, сидя в ресторане с Хазой и Анджеем. — Душу из тебя вытрясут, но на ноги поставят. Это уж точно!

И смерила Хазу тем же взглядом, что при встрече. Пожалуй, даже слишком холодным и высокомерным для него.

— Точно! — повторила она и, обернувшись к Анджею, оживленно заговорила: — Велели только быть поосторожней. Никаких экстравагантностей! Зато разрешили снять шерстяное белье, которое я из Франции привезла. Помнишь, сколько на мне было наворочено, а теперь — гляди!

И, засучив рукав костюма, она продемонстрировала, что вместо шерстяного белья и толстого свитера на ней один тоненький.

— А мне можно посмотреть? — спросил Хаза.

— Что именно?

Ее тон по отношению к Хазе начинал Анджея раздражать. Он и сам с некоторых пор чувствовал, что между ним и Хазой нет прежней близости. Что-то мешало Анджею относиться к нему по-дружески, как в первые дни после возвращения. И хотя он старался не думать, чем это вызвано, причина была ему ясна. Но почему Иоанна-то с первого взгляда почувствовала к нему предубеждение? Он ведь был их дальним родственником, другом Анджея, в доме часто бывал, а теперь вот Анджей пользуется его гостеприимством, живет у него. Все это Анджей сказал, когда знакомил их, и повторил потом, видя, как Иоанна его третирует. Но тщетно!

— Можно вам еще водочки налить?

Она не отказалась. А когда Хаза наливал, молча разглядывала его большие, сильные жилистые руки.

— Тебе и пить, наверно, нельзя? — заметил Анджей. — Правда?

— Объясни это пану Хазе, — с гримаской пожала она плечами. — У вас что, способ такой ухаживать за дамами? — обратилась она к Хазе, криво усмехаясь. — Небось не одну с помощью водки покорили?

— Чего ты пристала к нему? Неужели тебе это доставляет удовольствие?

— Колоссальное! — весело откликнулась она и сказала загадочно: — Только это не имеет прямого отношения к пану Хазе. — И чтобы прекратить этот разговор, спросила Анджея: — Как мама? Ты передал ей?

Понизив голос, стал он рассказывать, что произошло. Придвинувшись поближе друг к другу, они тихо переговаривались между собой. Она опустила голову. И волосы упали на лицо, закрыв его совсем.

— Прости нас, пожалуйста, — извинился Анджей перед Хазой. — Тут, знаешь, дела семейные.

Иоанна отстегнула брошку с бирюзой и робко подвинула ее к Анджею.

— Ты не зайдешь к маме перед отъездом?

— Нет.

Иоанна повертела брошку в руках, потом приколола обратно и потянулась за рюмкой.

— Когда ты вернешься?

О своей поездке он сообщил ей то же, что и остальным: едет, мол, на Познанщину к своему приятелю, лесничему.

— Месяца через два-три, — прибавил он в дополнение к уже сказанному.

— Неужели ты мог уехать, не попрощавшись со мной!

— Я справлялся о тебе ежедневно. Разве тебе не передавали в гостинице?

Она хлопнула в ладоши.

— А я-то себе голову ломала, кто это так меня домогается! Оказывается, ты!

Она посмеялась немного над Анджеем, но больше над собой. И, наклонясь к нему, чмокнула его по-родственному в щеку и зашептала на ухо:

— Спасибо тебе! Это самая приятная неожиданность, твои телефонные звонки. Мы же как-никак из одной семьи.