Роман Солнцев - Восторженный беглец

Я слил воду из ведра, выключил свет, запер лабораторию и побрел домой, обходя на асфальте белые, словно молочные, лужи. Почтальон Валентина с тяжелой сумкой на животе несла почту.

— Вам. — протянула она телеграмму.

"Господи!.. — Все обмерло во мне. — Не от мамы ли?." После смерти отца я стал бояться, телеграмм.

Нет, телеграмма была от Кости: "ДЕНЬГИ ПОЛУЧИ ГЛАВПОЧТАМТЕ ТАМ ДАЛЬШЕ И ПИСЬМО НАШИМ НИ СЛОВА ОБНИМАЮ КОШТА ГОМЕШ".

Я пожарил яичницу, разглядывая телеграмму. Она была из Тувы. Из Тувинской автономной республики. Ничего себе, носит человека — с востока на юг страны! Бич. Бездельник. Я поел, порвал телеграмму и, глянув на часы, поехал в город.

Он перевел мне двести шестьдесят рублей. Поразмыслив, я понял: шестьдесят — это проезд на БАМ. "Точным стал!.." — еще больше озлобился я после беспокойной ночи.

— Должно быть еще письмо, — сказал я девушке, которая сидела за буквой "Н". — Посмотрите — Нестерову.

— Пишут, — отвечала девушка.

"Вот! Я еще должен теперь сюда ездить, ждать письмо!.." — все больше распалялся я. В переполненном автобусе вернулся в Академгородок, и только пошел домой — ко мне постучалась Люся, и бело" юбке, белом пиджаке и рубашке, с коротким синим галстуком. Лицо у нес было мятое, мучнистое, видно, тоже плохо спала.

— От Кости нет ничего? — буркнула она.

"Узнала от почтальона, — понял я. — А чего мне врать?"

— Прислал деньги. В телеграмме было — Tyвa, проездом.

— Правильно, Тува, — Люся, не моргая, смотрела на меня. — Я все больше вижу — ты очень порядочный, Витя. Я тебе верну Таньку, вот собакой буду!

— Не надо, — тихо сказал я. — Не надо мне Таньку.

— Как хочешь, — тут же согласилась она, занятая, конечно, своими заботами. — А он честный. Молодец. Возвратил долг.

— За проезд, — уточнил я, проверяя, сказала ей Светка про первую телеграмму насчет денег или нет.

— Вот! Я не догадалась, а он…

— Я бы у тебя не взял! — Было ясно, что Светка молчала как рыба. — Да и у него… Но раз уж прислал… Могу тебе отдать!

— Да ты что. смеешься?! — вдруг заплакала Люся. — Издеваешься?! Вы че, правда меня все курку- лихой считаете?! Будто я толкнула на пагубный путь! Я получаю двести — разве нам с дочкой не хватает? Да она сорок рэ стипендии! А я училась — двести старыми получала! И все! И ничего — выросла! Где директор? Где парторг? Все в отпуску! Я больше не могу! — Она достала из сумочки сложенный лист бумаги.

— Ты что, заявление принесла?! — испугался я. Еще не хватало ей сейчас развода. Или отречения от мужа.

— Возьмите!.. — Люся протянула бумагу. Я развернул. На ней было написано следующее: "Ввиду того, что я не смогла оказать должное положительное влияние на своего мужа, Иванова К. А., который сейчас работает на различных стройках страны не по специальности в связи с необходимостью улучшения своего физического состояния, прошу вывести меня из состава профкома института и снять с меня все общественные нагрузки, как-то: Фонд мира, общество трезвости, общество "Знание", из-за отсутствия моральных прав с моей стороны…" и т. д. Я читал это безумное, тоскливое послание, которое, разумеется, не стали бы всерьез принимать в расчет ни директор, ни парторг, а Люся села на стул и разревелась, совсем как простая деревенская баба.

"Господи, — думал я. — Женщины наши милые! Зачем наукой-то занимаетесь?! Зачем лезете в руководство?! Рожали бы, воспитывали детей. Вы' не нам — себе, себе делаете хуже! Вы и докторскую можете защитить, и академиками стать… только надо ли?! Кому что доказываем?!"

— Я передам, потом, — сказал я, понимая, что ей нужно отдать эту бумажку хоть кому-нибудь, сбагрить с рук и успокоиться. — А сейчас иди и работай.

— Я правильно поступила? — спросила Люся, вставая и утирая тяжелой кистью в веснушках мокрое от слез лицо. — Да?

— Ты поступила как настоящий хороший работник, — произнес я идиотскую фразу, наверняка слышанную в каком-нибудь кино. — Иди, Люсенька. А если что будет от него, я тебе передам.

Она обняла меня, поцеловала. Не хватало еще, чтобы в эту минуту ко мне заглянул кто-нибудь из соседей.

— Эх, Татьяна! Это я, я виновата… — прошептала Люся и выскользнула, прикрыв бережно дверь за собой в знак уважения ко мне…

Наконец пришло письмо от Кости Иванова. Я читал его поздно вечером, вернувшись из города, — мы с Нелей Гофман ходили на американский фильм "Три дня Кондора" (о честном работнике ЦРУ. Ха-ха!..). перед сеансом я забежал на главпочтамт. но при Неле не стал вскрывать конверт. Кстати, Неля смотрела на зкран отнюдь не узкими глазами, они у нее были восторженно-круглые. Но когда мы вышли на улицу, она снова их сузила — наверное, ей казалось, что так она больше нравится мужчинам, так в ней больше ума и значительности, не говоря о темпераменте. Кто знает, может, она и права. Насчет вельвета я сказал ей, что подумаю, что мне обещали японский велюр…