Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

Приняв человечий облик, Катерина быстренько, насколько дозволяла раненая икра, отползла в самые кущи, надеясь переждать или… что еще теперь можно было поделать? Она слышала, как рыщет охотник по склону скалы, пытаясь разглядеть в сумерках ее – подстреленную волчицу.

Дядя Вася обнаружил Катерину, когда уже почти рассвело – по кровавому следу, тащившемуся за ней. Хотя она не успела далеко уйти, а только чуть взобралась по тропинке к дому, – гонимая утренним заморозком, в одной сорочке и валенках, закутанная в шкуру. Она говорила что-то про волка, напавшего на нее, едва она вышла из дому набрать сухих веток на растопку…

Дядя Вася свистнул Костю, и так, вдвоем, завели они ее в дом. Икра у Катерины прокушена была насквозь и обильно сочилась кровью. Сразу послали за фельдшером. Катерина тихо стонала, не желая отвечать ни на какие расспросы, также не хотела она объяснять, какого черта понесло ее с самого ранья за сухостоем, когда возле печки полно щепы.

Прибыл фельдшер, молодой парнишка, только по осени приступивший к работе, потому не пропитавшийся еще безразличием к поселковым бедам, где каждые выходные случалась пьяная поножовщина. Едва увидав распоротую икру, фельдшер определил:

– Это же огнестрельное ранение!

Но Катерина яро замотала головой, едва шевеля бледными запекшимися губами: «Волк, волк».

Дядя Вася, ощущавший свое крайне незавидное положение вследствие происшествия, знай твердил:

– В волка я стрелял! В волка!

Фельдшер молча обработал рану, исколол Катерину инъекциями против столбняка и бешенства, потом в молчании же быстренько собрал инструмент и удалился. Катерина, отвернувшись к стенке, затихла.

Дядя Вася, перекурив на прощание с Костей, завел было разговор весьма доверительный:

– Ты, Коська, думай про меня че хошь, а только влепил-таки я волчице в задницу из ружья! Это точно. А Катерины твоей и близко не было, я ж покуда без очков обхожусь. Ну, бывай! – он попытался попрощаться за руку, но Костя руки нарочито не подал.

– Чем на меня дуться, лучше за бабой своей пригляди! – постращал дядя Вася. – Народ у нас в массе своей суеверный…

– Попридержи язык! – Костя отрезал зло. – А то мне недолго телегу в милицию накатать. Расстрелялся, твою мать!

Плюнув, дядя Вася заковылял прочь.

Воротившись к Катерине, которая так и лежала, отвернувшись к стенке лицом, Костя грубо схватил ее за плечо, рывком развернул к себе:

– Ну, может, теперь скажешь, че за хахаль тебя в кустах поджидал? Это ж надо: по снегу в сорочке шастать, во прижало!

Катерина ответила безучастно, вяло:

– Кто ты мне – отчитываться перед тобой?

– Я тебе законный муж! – Костя закричал и, верно, тут бы ее ударил, да спохватился, что она калечна. – Ну, лежи пока, сука! Зализывай рану.

Участковый в поселок все-таки приезжал на дознание. Только вызвал его не Костя, а фельдшер, уверенный в том, что ранение – огнестрельное. Участковый заглянул к Катерине, однако ушел ни с чем: потерпевшая явно не хотела общаться, так же мрачно вел себя и ее муж, что смотрелось и вовсе чудно.

Дяде Васе грозила уголовная ответственность за стрельбу в населенном пункте и незаконное хранение оружия (ружьишко-то он достал по случаю на базаре). Но – заявления от потерпевшей не поступило, местное население дяде Васе явно сострадало, да и волков в самом деле расплодилось в округе до безобразия много. Поэтому дядя Вася отделался только конфискацией.

Болящая Катерина оставалась безмолвной. Рана ее затягивалась на удивление быстро. Она уже делала кое-что по дому, но – без души, просто по привычке. И было понятно, что гложет ее изнутри смертная тоска. Вечерами подолгу засиживалась она у окошка, заглядываясь на черные плеши земли, проступившей из-под талого снега. Больше-то глядеть было не на что: Костя сам проверял, не оставил ли случаем полюбовник под окошком тайные знаки. Да вроде нет, все чисто. А она чахла на глазах и лицом сделалась мертвенно-бледная, как покойница. В конце концов Косте стало ее жаль, и он однажды принес ей яблок. Катерина ела жадно, давясь, сок пенился на губах, и от этого зрелища холодок протянул Косте по хребту: уж не тронулась ли Катерина рассудком?

Завтра же на комбинате, в обед, подкатил он к Пекке Пяжиеву:

– Слышь, зашел бы все же навестить Катерину. Чай, сестра.

Пекка криво усмехнулся и процедил сквозь зубы:

– Тамбовская волчица ей сестра!

Костя остался в недоумении, не зная даже, что и ответить. Он не смыслил, как вести себя с Катериной. Сказала бы хоть слово, он бы сразу ей по морде двинул, и делу конец. Так ведь она в молчанку играет, как тут в драку полезешь?