Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

Перед тем как гроб, обитый простым красным сукном, вынесли и положили в катафалк, к ней подошел какой-то человек в черном плаще, наглухо застегнутом до самого подбородка. Для богемы он был слишком хорошо одет и слишком аккуратно подстрижен. Представился нотариусом Бочкаревым, старым знакомым Вадима Сопуна, протянул ей визитную карточку и попросил непременно позвонить через несколько дней, когда улягутся страсти. Зачем? Чтобы уладить юридические формальности. Она поняла так, что у Вадима не осталось близких родственников, кроме несовершеннолетней дочки, которую пока отправили на попечение тетки по линии матери… Жаль девочку, жаль. Девочку было даже больше жаль, чем Вадима. Потому что Вадим уже умер, и ему не было больно, а девочке придется жить дальше с воспоминанием о папе, который не открыл ей дверь. Какая страшная сказка: папа сидит за столом, девочка стучит в окно, а он не хочет ей открывать!

Остатками трезвого ума Наденька прикинула, как же этот Бочкарев был старым знакомым Вадима? Бочкарев был из другой жизни, в которую Вадим не заглядывал. Впрочем, это было вовсе не важно. Воздух дышал весной, насквозь просвеченный солнцем, тем страшней представлялась смерть, звучащая диссонансом внутри вселенского ликования.

– Почему не отпевали? – задала она вопрос в пространство, но тут же подумала, что никто не знал, наверное, принял ли Вадим крещение или же до смерти оставался еретиком, как его отец Петр Николаевич.

На следующий день она все же заказала сорокоуст, потому что вряд ли кому-то еще в целом мире было дело до грешной души раба Божьего Вадима, которого Боженька задумал человеком изначально добрым. А что было в нем злого, так то сам Вадим почерпнул из мира, пытаясь уцепиться за жизнь, и умер как собака, никого не предупредив, забившись подальше от всех в свою конуру, потому что нет у человека преимущества перед скотом!

Еще через день позвонил нотариус Бочкарев: «Что же вы, Надежда Эдуардовна, не заходите?» – «А надо?» – «Непременно надо». Она зашла в эту контору под вечер, перед самым закрытием, не испытывая большого желания подписывать какие-нибудь формальные бумаги.

В конторе пахло кофе. Нотариус Бочкарев восседал в кожаном кресле, как грозный судия, с ничего не выражающим лицом, будто высеченным из камня. Наверное, смерть для него была только заключительным юридическим актом бытия вне эмоционального содержания. И столь же ровным, ничего не выражающим, скрипучим голосом нотариус Бочкарев начал перечислять, что все недвижимое имущество Вадим Сопун завещал своей дочери Надежде Вадимовне Сопун, как-то: двухкомнатную квартиру, дом на Старой Петуховке… Она слушала невнимательно, заглядевшись в окно на птиц, рассевшихся на проводах. Нотариус Бочкарев также сообщил, что Надежда Вадимовна Сопун наследует авторские права на произведения Вадима Петровича Сопуна, и наконец подытожил:

– А опекунство над Надеждой Вадимовной Сопун до ее совершеннолетия Вадим Петрович Сопун доверил своей бывшей супруге Надежде Эдуардовне Балагуровой.

– Что?

Оторвавшись от бумаг, нотариус поднял глаза на Надежду Эдуардовну:

– Вы знали об этом?

– Нет, – она по-настоящему растерялась. – То есть он как-то обмолвился, что боится умереть, потому что Наденька тогда одна останется…

– Вадим Петрович поспешил оформить завещание, потому что у него обнаружили запущенную болезнь сердца. Осталось уладить некоторые юридические формальности, а потом – забирайте девочку и воспитывайте! Наденька теперь ваша. При желании можете удочерить, – на каменном лице нотариуса мелькнуло подобие улыбки.

– Так это правда? – она сглотнула подступивший к горлу комок.

– Осталось уладить формальности, – повторил нотариус. – Но вы не переживайте, я буду всячески содействовать…

«Я буду всячески содействовать…» Да он что, не умеет выражаться по-человечески? Выйдя на крыльцо, на свежий, промытый теплым дождем воздух, Наденька промокнула платком счастливые слезы. Что-то ты, мать, плакать пристрастилась в последнее время, а это нехорошо. Держаться надо, стоять до последнего, как некогда учила советская классика.

Птицы весело чирикали, шныряя между проводов и будто норовя воссоздать подобие простой мелодии на нотном стане. И тут Наденька неожиданно вспомнила: «Смотри: прилетели ласточки!» – «Иди ты, действительно ласточки!» Она рассмеялась в голос солнцу и яркому небу. Подарку, который уже после смерти сделал ей Вадим Сопун.