Исай Давыдов - Сплошной криминал

Президента Потапыча было не видать. Старухи его — тоже. Да, признаться, и не спешил я с ними знакомиться. Не из-за них сюда приехал, не из-за первобытной этой тишины, не из-за потайных овсов, до которых какое дело мне — городскому чиновнику…

Часа через полтора уснул я в громадной риге с плетеными стенками, утомленный дальней дорогой и жаркой Вериной лаской. Проснулся уже в густых вечерних сумерках, выпил два сырых яйца, залил их молоком, прижал к себе Веру покрепче — и уснул снова. И только для новой ласки просыпался средь ночи и под утро. Ни о чем больше не думал, ничего не ждал, ничего не хотел. Словно вся моя предыдущая жизнь для того только и тянулась, для того только и была вообще на земле, чтоб привести в конце концов к этой вольной, бездонной и бесконечной Вериной ласке. А что уж там будет потом — не все ли равно? Главное — свершилось!

Когда наконец отоспался я и выбрался из риги — солнце уже подкрадывалось к зениту. Вера нигде не просматривалась. И вообще никого вокруг — один в независимом государстве! Делай что хочешь!

Никто тебе не указ. Побриться, что ли?

Я провел ладонью по щеке и шагнул к бригадному домику, где оставил свой чемоданчик. Из-за домика сразу выглянула Вера.

— Давай-ка сюда! Позавтракаем на травке да в тенечке.

Там на самом деле была тень. И в этой тени — молоко, варенец, яйца, сало, сметана в алюминиевой миске, которую мы вчера купили, и круглая, пышная булка домашнего хлеба.

— Твое государство кажется не только независимым, но и вообще необитаемым, — заметил я, макая хлеб в сметану. — Мечта для бездомных и влюбленных! Все влюбленные мечтают о жизни робинзонов. Сбывается — у немногих. Видно, судьба все-таки отметила нас какой-то кратковременной печатью счастливчиков. Сколько дней в твоем распоряжении?

— Отпросилась у председателя на пятидневку, как и ты. В город.

— Значит, он — не в курсе? — Я повел головой из стороны в сторону.

— Спаси и помилуй! — Вера вспыхнула. — Для него это было бы крушением всех основ. Чужак в тайном заповеднике!

— А здешний президент? — Я кивнул в сторону избы-пятистенки.

— Не продаст и не выдаст! Как бог! Прекрасный старикан!

— И похоже — не любопытный. До сих пор еще не расспросил приезжего человека о международном положении.

— Он умен. Знает, что ты придешь к нему сам.

— Откуда такая уверенность?

— От понимания людей. Это женщина может долго обходиться без женского общества. А мужчина без мужского — не может. Не выдерживает… Тем более что ты первый начнешь расспрашивать его о международном положении. У него — приемник. Думаешь, зря я батарейки везла?.. А у тебя даже вчерашней газетки не видать…

Права была Вера — забыл вчера про газеты. Она одна была в голове!

Все получилось именно так, как Вера предсказала. В конце дня сам я пошел представляться «президенту» Потапычу с поллитрой в руке, зажав под мышкой коробку с батарейками. Хотелось хотя бы послушать последние известия. Как-то невозможно было уходить в сон, так и не узнав, что произошло за эти сутки в нашем неспокойном мире.

«Президент» оказался обычным деревенским стариком — сухим, морщинистым, с жидкой седой бородкой, просторной розовой лысиной и полусогнутыми, узловатыми, загорелыми пальцами, которые, похоже, он уже не мог выпрямить в ровную, плоскую ладонь. И жена его — Матрена Ивановна — тоже была обычнейшей деревенской старухой в цветастом выгоревшем платочке, просторной белой блузке и широкой, длинной черной юбке. Щеки ее, как у мужа, загорелые и сухие, тоже избороздили глубокие морщины. И пальцы были как у мужа — коричневые, узловатые, полусогнутые.

— Знакомьтесь, — только и сказала Вера. Ничего больше не объяснила. Видно, все было объяснено заранее.

— Привет дачникам! — отозвался Потапыч. — Для отдыха тут — пока раздолье. До уборки… Нравится вам наша республика?

— Очень приятная, — признался я. — Только еще не определил ее границы.

— Тут уж матушка-природа сама позаботилась. — Потапыч усмехнулся, разливая водку в граненые стаканы, и седая бороденка его шмыгнула из стороны в сторону. — С двух сторон реки — углом. Как раз тут сходятся Малый и Большой Сыч. По ту сторону Большого Сыча — другая область. По ту сторону Малого Сыча — другой район. А от родимого колхоза отсекли нас ручьи да болото. Почти двухкилометровая полоса. После дождичка не проедешь. Разве в броднях вылезешь. Болотный угол — так его раньше и звали. И на картах так. Я смотрел.

— А теперь как зовут?