Исай Давыдов - Сплошной криминал

Так вот и появился я в марте в колхозе имени Фрунзе. Уже снежок подтаивал. Вот-вот потечет… Надо было успеть до бездорожья. Иначе во все бригады не попадешь. Потому начинать-то я решил прямо с бригад — еще по дороге, в поезде. А напоследок оставить центральную усадьбу. Она от меня никуда не убежит. А бригады могут стать недоступными.

Для председатели колхоза, очень какого-то типичного — полного, коренастого, почти без шеи, с пронзительными глазками и хитроватой усмешкой, — выглядел я, конечно, начальством. Так сказать, «шишка» из областного управления. Потому в провожатые мне он сразу же, на все время командировки, решил определить своего старшего зоотехника Веру Петровну.

— Она-то нас и окультурила, — сказал председатель. — Без нее мы и сегодня в хвосте сидели бы. Сейчас она прибежит. Я за ней послал.

Прибежала она только через полчаса — в платке, наспех причесанная, в кирзовых сапогах, в коротком распахнутом полушубочке…

Это была Вера! Никак не ждал! Потому что не знал ее новой фамилии. В институте она доучивалась под старой, девичьей.

Обомлели мы оба. Даже рты раскрыли. Не смогли ничего спрятать.

— Вы знакомы? — догадался председатель.

— Учились вместе, — объяснил я. — На одном курсе.

— Вот и баско! — Он искренне обрадовался. — Чего и желать?.. Устроить бы еще вас — так ведь вы сначала по бригадам хотите… А вернетесь — мы приготовим. У нас тут заботливые старушки есть.

— Можно и у нас, — вставила Вера. — Я попрошу Настасью Степановну…

— И у вас можно, — быстро согласился председатель. — У Настасьи изба большая!

Мгновенно я сообразил, что живет Вера на квартире и без мужа. Иначе не решилась бы. И так-то смелости — явный перебор. По деревенским, конечно, понятиям…

Провел я в колхозе десять дней. А ночи у нас с Верой не было ни одной — все время на людях. Последние две ночи в ее избе спал, даже в ее постели. А Вера — на кухне, с хозяйкой. И не решилась Вера встать да прийти ко мне. Стара была хозяйка — а старческий сон чуток. Он и не сон почти — полудрема…

Десять дней провели мы рядом. А вдвоем — редкие минуточки. Даже когда в санях по бригадам мотались — конюх сидел впереди. Попыталась как-то Вера без него уехать — он воспротивился:

— Метелит — заблудиться можете. А председатель сказал, что за начальство — я в ответе…

Так что и в санях мы с Верой только о деле говорили. Да руки друг другу жарко сжимали тайком.

Опыт колхоза имени Фрунзе изучил я досконально. И зерно его было в том, что все делалось грамотно, умно — никакого головотяпства! Командовала Вера — и за всеми ее командами стояла полная поддержка и председателя, и правления. Только и всего! Командовала так, как учили нас это делать в институте. Да вот редко кому после института это удавалось…

Докладная потом вышла у меня отличная. И статью газета напечатала. А вот о Вериной жизни узнал я за эти дни самый мизер. Сказала, что от мужа ушла сама. Почему — не объяснила. Отмахнулась:

— Скучно это и долго. Неохота вспоминать. Лучше нашу с тобой ригу вспомнить…

Опять все полыхнуло меж нами. Сразу — и сильно! То самое, неодолимое, пьянящее, кружащее голову. Словно магнитом нас стягивало. Хоть прикоснуться друг к другу! Хоть палец погладить! Хоть за плечо тронуть! Маялись мы оттого, что почти не оставались вдвоем. Ох, как маялись! Но сладко маялись… Будто и не пробежала от той темной риги длинная мера лет, которая привела моего Веньку в первый класс, а на Верины виски бросила отчетливые седые пряди. Будто вчера все это было — гладкие бревнышки возле сельского клуба, громкий «Чемоданчик» под гитару, неожиданные Верины испанские песни, бездонное, душистое сено в риге…

— Почему волосы не подкрасишь? — спросил я. — Сильно ведь заметна седина.

— Некогда. — Она отмахнулась. — И незачем. В моей местной жизни ты — единственный светлый лучик. Иных не предвидится. А для тебя я навсегда девчонка. Как и ты для меня навсегда мальчишка.

…Уезжал я из колхоза с двумя загадками. Первая, конечно, — Вера. Что с нею произошло? Что забросило ее в дальний колхоз из просторных квартир районного руководства? И как теперь все повернется? Что веревочка меж нами не быстро развяжется — мы чувствовали оба. Но что это будет за веревочка? И сколь долго ей виться? Ясно мне было только одно — сгорим, если не увидимся вдвоем. Спокойно и на воле… Испепелит нас обоих тот огонь, что загорелся в далеком совхозе, в далеком сентябре, а тут вдруг вспыхнул вновь. Нет от него другого спасения, кроме как выпустить его на волю. Пусть пляшет, буйствует, пусть сам себя сожжет! Иначе — не жить!