Дитер Нолль - Киппенберг

В последний раз я увидел себя таким. Потом очертания картины расплылись, и я погрузился в сон. И настало утро понедельника. На институтскую стоянку въехали две машины из Тюрингии. Проходили дни, и проходили ночи, и Киппенберг жил по-прежнему, вот только этот Киппенберг уже не совпадал с тем образом, который, словно в зеркале, еще раз возник перед ним поздним воскресным вечером.

Они явились на двух «вартбургах», доктор Папст с тремя спутниками — техническим руководителем, экономистом и представителем генподрядчика. Они были нагружены папками, и портфелями, и картонными тубусами. Они притащили ящики с перфокартами и стопку скоросшивателей.

Босков, накинув халат поверх костюма, приветствовал гостей в вестибюле, обоих шоферов тотчас препроводил в столовую, специалистов вместе с соответствующими бумагами направил в машинный зал, а самого доктора Папста завел к себе в кабинет, куда пригласил также и меня и где мы все трое уселись вокруг журнального столика. Побагровев от натуги, Босков нагнулся, подсунул вчетверо сложенную перфокарту сперва под одну, потом под другую ножку, собственноручно разлил по чашкам кофе и грузно опустился в свое кресло, чуть-чуть задев коленом столешницу. Кофе расплескался, в блюдечках возникла традиционная лужа, Босков вздохнул, покачал головой, снова поднялся, достал из ящика стола промокашку и при этом изрек: «Ох уж этот стол… н-да, конечно».

Доктора Генриха Папста я знал уже давно. Химик по образованию, он был практик душой и телом, на этом маленьком и — долгое время — незначительном заводишке вырос до главного инженера, однако на первых порах мог в достаточной мере оставаться практиком, чтобы сносить тяготы своего руководящего положения. Но в нашей стране ни одному предприятию не может быть надолго гарантирована его незначительность, равно как и ни одному способному инженеру — его должность. После первых же серьезных капиталовложений эдак примерно в конце пятидесятых годов доктор Папст с неизбежностью, его самого изумившей, оказался вдруг главой предприятия, и ему предстояло приобщить свой завод, занятый теперь выпуском важной продукции, к фармацевтической промышленности. Впоследствии выяснится, что это было только начало, им предстоял новый, еще более значительный рывок вперед, и теперь бедный Папст, химик милостью божьей, видел лаборатории, только когда обходил завод либо приезжал по делу к нам и в старом здании с скорбью во взоре следовал через адские кухни доктора Хадриана. У меня было ощущение, что он не очень-то счастлив на посту директора. А впрочем, что значит счастлив? Во всяком случае, его жизнь была наполнена осмысленной работой.

Человек лет пятидесяти с небольшим, рост средний, сложение тщедушное, голова крупная, куполообразная. Лицо длинное и узкое, из-за лысины кажется еще длинней и уже, чем есть на самом деле, все в складках и морщинах — не по возрасту. Выражение лица в данную минуту усталое, я бы даже сказал, измученное. Длинные тонкие кисти рук. Одет, как всегда, с подчеркнутой консервативностью: темно-серый костюм, белая дедероновая рубашка. На отвороте пиджака — огромный партийный значок старого образца. Темный галстук съехал набок. Сегодня еще менее разговорчив, чем обычно. Вот такой Папст сидел перед нами в одном из босковских кресел и маленькими глотками прихлебывал свой кофе.

Босков сочувственно заметил:

— Ты плохо выглядишь. У меня есть таблетки дестроэнергена, это живо поставит тебя на ноги. — И Босков начал искать в столе, бормоча себе под нос: — Куда же я их дел? Ну, конечно, когда они нужны, их никогда нет на месте.

Папст лишь отмахнулся.

— Спасибо, — сказал он, — ничего не надо. Поездка была очень долгая. Слишком долгая, только и всего. Нам пришлось выехать без малого в четыре. Я плохо переношу длительные переезды в машине, и кинетозин мне почти не помогает.

— А вы попробуйте Б-шесть в больших дозах, — вмешался я, — двести миллиграммов перед началом поездки, лучше внутримышечно. Я с удовольствием сделаю вам инъекцию перед обратной дорогой.

Морщинистое лицо Папста выразило живейшую благодарность.

— Вот хорошо бы, — сказал он, — очень бы хорошо. Я подойду к вам перед отъездом. — Его измученное лицо приняло страдальческое выражение, и он добавил: — Моя жена на прошлой неделе попала в тяжелую аварию, я с тех пор вообще не могу прийти в себя.

— А теперь? — испуганно спросил Босков.

— Она лежит в больнице с множественными переломами и внутренними повреждениями, — отвечал Папст, — состояние очень тяжелое.