Жужа Д. - Очень страшно и немного стыдно [litres]

– Да. Она не хочет съезжать. Ей оказывают психологическую помощь. Доктора опасаются, что после потери сына она может покончить с собой. Говорит, пока не поймет, как это произошло, никуда не поедет. Вызвали родственников. Теперь ждем. Они, я думаю, помогут. Она не верит, что он просто упал. Она хочет знать. А причину его смерти назовут только по результатам вскрытия тела и судмедэкспертизы.

Я переписываю ему координаты нашего юриста. Могла бы просто дать карточку – но ему сейчас хочется участия. Он уходит медленно, чуть сгорбившись. Провожаю его глазами. Там, где начинается шейный отдел позвоночника, у него появилась шишка, и в осанке – что-то от старика.

Звоню по поводу двести шестнадцатого.

– Все еще не отвечает? Что с ключом? Проверяли? Сейчас буду, пригласите также плотника с дополнительным ключом.

Возле двери уже возятся. Наконец открывают. Видно, что в коридоре на полу в беспорядке валяются мужские вещи.

– Никому пока не заходить. Пригласите еще портье.

В коридоре остаются ждать горничная и один из менеджеров.

Вхожу в номер. Дверь в спальню закрыта. На всякий случай стучу. В кровати под одеялом кто-то лежит, на обращение не откликается. Осторожно откидываю одеяло. Мужчина лежит на боку – головой в подушку, перекрещенные руки вытянул перед собой так, что кисти свисают с матраса. Словно тянет руки вперед, чтобы их связали. Кожа светло-серого цвета. Он мертв. Даже уже не теплый.

Я набираю полицейским. Они не должны были далеко уехать. Два вызова в день – такого у нас еще не было. Запираю дверь. Отсылаю горничную. Оставляю менеджера у дверей. Посылаю на склад портье. Для таких случаев у нас есть специальная кровать – какую ставят для детей или для дополнительных гостей. Она на колесах, неширокая, довольно глубокая, у этой кровати двойное дно. В ней можно из комнаты, не привлекая внимания, вывезти все что угодно, не только труп. Конечно, после того как полиция разрешит. А то, что кровать везут трое, мало кто сочтет странным. Кровать выкатывают через запасной выход, где ее уже забирает специальная служба. Так мы не пугаем своих постояльцев. Вот и самим понадобился юрист.

Сегодня я в сто тридцать седьмом. Двигаю стул к стене. Туда, где наверху – решетка кондиционера. Отверткой выворачиваю три шурупа по углам. На четвертом она криво повисает. Так. Отлично. Для техника это поправить – дело двух минут. И объясняет, почему номер на ночь был заблокирован. Оставляю сообщение техникам о сломанном кондиционере.

Готовлю лед. Достаю из Бэтмена жгут. Перетягиваю над локтем. Можно, конечно, и без этого, но я уже привыкла – я делаю каждый день одно и то же и не собираюсь это менять. Стучу по шприцу ногтем, выпускаю из него воздух до появления капельки. Протираю сгиб локтя. Втыкаю шприц в вену, ввожу жидкость. Протираю место укола, потом прикладываю лед. Уж очень большой синяк. Конечно, я никогда не хожу в одежде с коротким рукавом, у меня вообще нет никакой одежды, кроме моей униформы. У меня есть три комплекта гостиничных костюмов: блузку я меняю каждый день, а юбку и пиджак – два раза в неделю. Всё чистят и гладят здесь, в отеле. Мне ничего, кроме вещей из голубой сумки ВВС США, не принадлежит. Ничего. Так, теперь быстро лечь. Сейчас я наконец начну жить. Жить по-настоящему. Закрываю глаза.

Я должна их найти. Дом, заросший диким виноградом. С трудом нахожу входную дверь. За ней тянется коридор. Заглядываю в комнаты. Вот столовая, там за длинным столом сидит мужчина в белом костюме. Перед ним стоит тарелка со спагетти. Мужчина вилкой цепляет макаронную петлю и, уткнув вилку в ложку, начинает накручивать. На вилке растет макаронный клубок, она крутится и крутится – клубок растет и растет, а макароны все не заканчиваются. В тарелке почти не убывает, а моток на вилке уже с грейпфрут. Человек продолжает крутить. Устал, но крутит. Смотрю на вилку, потом на руку, которая эту вилку держит, и вижу, как вся его рука закручивается от пальцев до самого плеча. Наконец в тарелке – пусто, а на вилке – огромный клубок. Человек сидит над пустой тарелкой, уставившись на скрученную руку. У него синее лицо и маленькие глазки.

Иду по коридору дальше, в следующей комнате толстяк встает с кровати. В комнате темно, с трудом различим его силуэт. Он вскидывает вверх руки – вытягивается, потом обмякает. Подходит к окну, шарит по стене, находит шнур, тянет вниз, поднимает тяжелую штору. Комнату заливает лунный свет, проходит сквозь толстяка, как через огромное сито. На стене за ним – тень в горох. Дырявый оборачивается ко мне.