Глеб Черкасов - Как мы не стали бандой

Саша больше любил разговоры про девушек, о политике старался не болтать.

— Ты ж не на работе, друг, расслабься, — подначивал его Никита Палыч.

— Мы, как чекисты, всегда на работе, — отвечал Саша и переводил разговор на что-нибудь поприятней.

О Третьем рейхе, к примеру, он готов был рассказывать часами.

Правда, оттуда снова сваливались в политику.

Все были за сильное государство и сходились на том, что сейчас в России бардак. Женя говорил «уже», а Никита Палыч говорил «еще». Саша просил не ругать при нем Путина, тогда все начинали лаять Лужкова, тут консенсус был полный. Женя называл мэра Москвы не иначе как Арон Аронович Кац, а Галушкин возражал, что мэр дурак, а евреи такими дураками не бывают. Саша хмыкал: «Он был поумней, пока жена под себя его не подмяла».

Петр помалкивал, к моменту, когда ему удавалось сформулировать реплику, разговор снова уходил к телкам и футболу. Или к делам.

Саша собирался строить дом — на сэкономленные от завтраков деньги, как пошутил Женя, — и Никита Палыч обещал свести его с главой подмосковного района. Петя с удовольствием рассказал, какая прорва эта стройка, и с ужасом понял, что названные суммы Саше не прорва, а так — баловство.

Женины связи на таможне заинтересовали уже самого Галушкина, они предварительно договорились присесть и поговорить в Москве.

Женя грозился сманить Петю к себе на работу, у него был пай в каком-то небольшом ЧОПе, который в том числе охранял и его магазины.

«Денег не хватит, — смеялся Никита Палыч, — и крыша слабая».

Саша понимающе кивал головой: «Небось, ветеран войны, сейчас их прятать надо как следует».

Кислицын тут мрачнел. От бывших сослуживцев доходили совсем не радостные слухи о том, что какие-то странные люди их ищут, а некоторых уже вроде как и отыскали, да так, что концов не найти.

Совсем ближе к ночи Галушкин поднял Петю и, объяснившись тем, что им за руль, а выезжать рано, попрощался с чинушей и бизнесменом. Те уже перешли к наливкам и возражать не стали.

Петя с Галушкиным шли по вечернему и шумному Мюнхену.

— Как тебе кухня местная? — спросил Никита Палыч.

Пете было «четенько», о чем и доложил.

— А вот чехи считают, что в Баварии и готовить толком не умеют, у них все то же самое, но лучше, давай зайдем еще по пятьдесят.

Присели в открытом кафе. Кельнер принес две рюмки шнапса и пиво.

— Может быть, там действительно вкуснее, — Петя в Чехии не был никогда, но спорить не хотел.

— Да нет, один черт, — хмыкнул Галушкин, — я же там жил в детстве, с родителями, отец был военный, ну и мы с ним там.

— Это в 1968 году? — спросил Кислицын, радуясь своей догадливости.

Галушкин даже пивом подавился.

— Да ты совсем пьян, раз посчитать не можешь, в 1968 году я уже летехой был и правда находился в Чехословакии, но уже по службе, нет, это было в середине пятидесятых, чехи тогда к нам хорошо относились, и мне нравилось. Когда в СССР возвратились, мне непросто было, ко многому привыкал, а в военном училище мне за чешское произрастание даже прозвище дали.

Галушкин помрачнел. Кислицын медленно тянул пиво, стараясь не спугнуть момент. О шефе он знал немного, а уж про молодость речи не было никогда.

— Как тебе наши новые друзья? — прервал Петины размышления Никита Палыч, воспоминания как начались, так и закончились.

— Да вроде нормальные, хотя Женя достает иногда, очень шумный.

— Вот смотри, Петя, вот и власть, и деньги во плоти, а ничего не могут они без нас, а знаешь почему? — Никита Палыч заказал еще шнапса. — Потому что это мы основа страны, мы — воины, кшатрии, а никакие-то там болтуны, умники или торгаши.

Петя начал терять нить разговора.

— Мы спасли эту несчастную страну в девяностые, на нас, как на крюке, удержалась вся эта территория, и мы теперь должны вести ее вперед, — Никита Палыч закурил новую сигарету и размахивал ей, как указкой у доски. — Можно быть свободным от денег или желаний, но свободы от власти быть не может: либо тобой управляет власть, либо ты и есть власть. Смотря что выбрать. Только когда ты наверху, ты сможешь совершать правильные поступки. Иначе ты всегда будешь зависеть от балаболов или идиотов, я на них насмотрелся в 1991 году. И не на Ельцина, он хотя бы с яйцами был, а на ГКЧП, ты не представляешь, какое это оказалось болото.

Галушкин помрачнел, резко сделал глоток, потом так же резко улыбнулся:

— А простава в Берлине на самом деле с тебя.

— С чего это? — удивился Петя.

— Ну как, довезешь нас до Берлина, я поведу наших мальчиков в бордель, знаю там один неплохой, а ты — в аэропорт, жену с сыном встречать.