Дарья Димке - Снегири [litres]

Когда мама уезжала, мы играли в игру под названием «помню». Правила игры были просты: нужно было как можно подробнее и точнее описать маму. Глаза, кожу, волосы, запах, прическу, одежду, голос. Это было не так просто: засчитывались только точные и неожиданные описания. Мелкий был мастером по определению цвета. Именно он первым нашел тот цвет, который точнее всего соответствовал маминым глазам – зеленое стеклышко от бутылки, которое долго лежало в реке, только что вытащенное из воды, еще не высохшее, через которое смотришь на солнце вечером. Я лучше подбирала запахи. Мамины руки пахли польскими духами «Быть может», смешанными с табачным дымом и корицей, а волосы – сухой травой и тем запахом, которым пахнет дача в августе, когда она вся прогреется на солнце.

Мама вплеталась в мир – в запахи, цвета, ощущения, в свет, воду, траву, в ткани, камушки, книги, мама была тем, вокруг чего мир ткался, благодаря чему он назывался и осознавался. Цвета и запахи еще следовало найти, и эти поиски требовали времени. Нужные нам оттенки существовали в природе, но их сочетание еще не было создано. Было необходимо найти и как можно более точно определить все возможные переливы и переходы зеленого и синего, розового и серого, красного и коричневого. И мы искали их повсюду: гуляя, рассматривая книжки, перебирая пуговицы и кусочки ткани, глядя на воду в лужах, трещины на асфальте, облака в небе, всматриваясь в оттенки трав, листьев, земли и камней. По ходу поисков мир случался с нами, и мы все точнее и точнее его различали.

Игра была бесконечной. Сегодня мы могли вспоминать ее одежду, завтра – украшения, послезавтра – волосы. Я легко вычисляла настроение Мелкого по тому, с чего он начинал игру. Если с синего платья, значит, ему было грустно, и он хотел погрузить мир именно в этот цвет, если с цвета волос (больше всего похож на кофе, который любит пить бабушка, без молока, почти совсем черный, но все равно немного коричневый, потому что она всегда сидит у окна и на него падает свет, а на ощупь – как шерсть у Найды на шее, только не верхняя, а совсем нижняя – твердая, но пушистая), значит, ему было спокойно.

В эту игру мы любили играть под «маминым столом». Столов в доме было два. Тот, что стоял на кухне, за которым мы ели и вокруг которого собирались вечером, когда дедушка читал вслух, и письменный, за которым мы рисовали, а мама писала диссертацию, проверяла студенческие работы и шила. Когда мама бывала дома и занималась своими делами, мы забирались под этот стол и играли там. Под столом было просторно и прохладно, там была Найда и мамины ноги, там хорошо игралось в корабль, шалаш или пещеру. К тому же под стол все время падало что-то неожиданное: копирка, скрепки, ластики, листочки, лоскутки…

Дедушка относился к игре спокойно – не одобряя и не поощряя. Иногда он любил нас послушать, и мы время от времени использовали его в качестве третейского судьи, чтобы он оценил точность того или иного определения. Бабушка же воспринимала игру с некоторой тревогой, однако мирилась с ней, поскольку игра решила проблему с диатезом Мелкого.

Мелкий фанатично любил сладкое. На Новый год, когда взрослые приносили с работы подарки, он волшебным образом умудрялся в мгновение ока уничтожить все имеющиеся там конфеты. После чего, пребывая в абсолютном довольстве, мгновенно покрывался сыпью. Когда мы придумали игру, то решили, что за каждое точное определение будем выдавать друг другу по конфете. Теперь конфеты нужны было беречь, и Мелкий следовал этому правилу неукоснительно. Конфеты были редкостью, и у нас было всего два источника их получения – новогодние подарки и кладбище.

На кладбище мы бывали с дедушкой. Он умел писать готическим шрифтом и, помимо прочих бесчисленных занятий и работ, делал надписи для памятников. Поэтому на кладбище ему приходилось бывать довольно часто, и он время от времени брал нас с собой. Когда мы в первый раз приехали туда, Мелкий озадаченно спросил у дедушки, что это за место.

– Помнишь, чем кончаются все сказки? – спросил дедушка.

– Тем, что все жили долго и счастливо, – ответил Мелкий.

– Так вот, кладбище – это место, куда попадают те, кто жил долго и счастливо, – объяснил дедушка. Мы были вполне удовлетворены этим объяснением.

Кладбище действительно не походило ни на одно из известных нам пространств, кроме сказочного. Оно было расположено за городом, добираться туда было долго, и сама по себе дорога уже была приключением. Дедушка брал нас с собой только летом, возможно, поэтому нам казалось, что кладбище – это такое специальное место, которое появляется, только когда лето наступает. На кладбище было хорошо – огромные деревья, заросшие цветами, травой и земляникой холмики, полуразрушенные памятники из серого, розового и черного мрамора, новые обелиски из какого-то синего материала. Дедушка уходил по делам, а мы совершали экспедиции в разные стороны. Кладбище было старым и, как нам казалось, огромным. Там никого не было, и можно было неспешно бродить, рассматривая фотографии, играть в прятки, можно было собирать землянику или, если земляники еще не было, искать кузнечиков и божьих коровок.