Дарья Димке - Снегири [litres]

– Хорошо, – ответил Мелкий и пошел за нитками. Уроками я решила пренебречь. В жизни были вещи поважнее математики.

Стихи я учила вслух. Первым не выдержал Мелкий, вместе с пальто и кошкой он переместился в другую комнату. Через десять минут из-под стола вылезла Найда и решительно устремилась к двери. Я осталась с Бобоськой и его бандой наедине…

Войдя в библиотеку на следующий день, я не стала медлить, тем более выражение лица женщины, увидевшей меня вновь, не предвещало ничего хорошего. Поэтому, подойдя к столу и положив перед ней книгу, я глубоко вдохнула, закрыла глаза и погрузилась в отвратительный мир Бобоськи и прочих тараканов. Я знала, что если ей удастся меня перебить, то придется начать сначала, поэтому читала очень быстро. Закончив, я открыла глаза. Женщина смотрела на меня с удивленным недоумением.

– Все, – выдохнула я. – Теперь дадите мне «Тимура»?

Нахмурившись, она вышла из-за стола и принесла книгу.

– Спасибо, – пробормотала я, – когда я должна ее вернуть?

– Через две недели, – сухо ответила она.

Дверь открыла бабушка, которая вообще-то должна была прийти с работы только через два часа.

– А, Маруся, – довольно мрачно сказала она, – ну и где ты была? И как, кстати, тебе удалось оторвать сразу две пуговицы?

– Откуда ты знаешь про пуговицы? – вздохнула я. Бабушка указала на них глазами, и я первый раз внимательно на них посмотрела. Мелкий, который, видимо, решил сделать мне приятное, пришил пуговицы красными, а не черными нитками. Красный был моим любимым цветом.

– В библиотеке, – ответила я.

– Понятно, – сказала бабушка. – А можно поподробнее?

В моей жизни было всего два человека, которые всегда говорили правду, – Ленин и моя тетушка. Про Ленина я знала из книжек. Книжек о его жизни у меня было много. Из них явственно следовало, что Ленин был героем, и рассказывалось, как нужно вести себя, чтобы героем стать. Героем стать очень хотелось, но этому препятствовало несколько вещей. Самой непреодолимой из них была необходимость всегда говорить правду.

Я очень завидовала Ленину, потому что, судя по рассказам, у Ленина никогда не возникало необходимости не только врать, но и утаивать. Моя жизнь была намного более сложной. Например, что было делать, когда тебе задавали, как говорил Мелкий, неправильный вопрос? «Кто, – спрашивала бабушка, – посоветовал Мелкому есть муравьев?» На вопрос, поставленный таким образом, невозможно было ответить. Лично я не советовала Мелкому это делать, – я просто сказала правду, когда он спросил, полезные ли муравьи. Откуда я могла знать, что ему придет в голову их есть? А как можно было ответить на вопрос дедушки «Кто разбил пепельницу?», если пепельницу разбила кошка, а почему кошка вообще ею заинтересовалась, он не спрашивал (интерес кошки был связан с экспериментом Мелкого, в ходе которого ему потребовалась валерьянка)?

Кроме того, правда требовала жертв, пойти на которые не всегда решались даже взрослые. Однажды мы с бабушкой купили сервиз. На нем были синие розы и золотые каемочки. Сервиз стоил дорого, но нам очень его хотелось. Когда мы пришли с ним домой, все обрадовались. Даже дедушка, который был к посуде равнодушен. Когда вечером мы пили чай из новых чашек, дедушка спросил, сколько сервиз стоил. Бабушка назвала цену, но эта цена была неправильной. Я знала, почему она так сделала, – дедушка бы расстроился. А она этого не хотела.

Однако тетушка всегда говорила правду. Эту ее особенность приходилось учитывать. Когда я училась рисовать снежинки, я сначала приносила рисунки бабушке или дедушке. Они внимательно рассматривали кривоватые результаты моего вдохновенного труда и всегда находили улучшения по сравнению с предыдущими вариантами. И только в тот момент, когда мне казалось, что у меня получилось нарисовать идеальную снежинку – почти прямую, раскрашенную так, чтобы разные цвета не наползали друг на друга, что было очень сложно сделать, поскольку у меня не было беличьей кисточки, а краски, похожие на маленькие засохшие куски грязи, всегда очень плохо ложились на сероватые листы моего альбома, – я с замираньем сердца несла ее тетушке. Тетушка оценивающе смотрела на рисунок и выносила вердикт. «Кривовато», – говорила она, и я, вздохнув, отправлялась практиковаться дальше.

Именно поэтому тетушке всегда было сложно читать нам сказки. Когда мы просили «Карлсона», она предлагала нам «Детей капитана Гранта» или «Секреты лабиринта Гаусса». Конечно, эти книжки тоже были интересные, но совершенно по-другому. Тетушка не понимала сказочной логики, она казалась ей неправильной, поэтому она не получала от сказок удовольствия. А слушать чтение человека, которому не нравится то, что он читает, было неинтересно.