Артур Дарра - Земля дождей

По поводу обиталища я размышлял долго. Когда меня выпустили в мир нормальных, мне было уже девятнадцать. Это значило, что уже — год, как я могу рассчитывать на государственную поддержку в виде жилья. Но… мне до жути не хотелось ехать в детдом, поднимать там этот вопрос, оформлять бумаги, встречаться со специальными людьми.

Я решил, что во всём справлюсь в одиночку. Снова. И вспомнил парня, с которым учился в одной группе в колледже. Я знал только его фамилию: Исаков. Он так и представился. Этот Исаков был единственным, с кем я хоть о чём-то беседовал в колледже. Именно тогда он и обмолвился, что живёт совершенно один в двухместной комнате в общежитии и что к нему никто не хочет подселяться.

Причину нехотения других я тогда не уточнил. Но теперь надеялся, что если к нему за эти полтора года никто так и не подселился, то за небольшую плату я смог бы занять свободное место. Хотя бы на ближайший месяц. А там уже погляжу, как будут развиваться события.

Его номера телефона у меня не было. Да и свой мобильник я потерял в те дни моего полубредового блуждания по улицам. Поэтому ехал к общежитию колледжа вслепую. Так сказать, на ощупь.

Однако долго искать Исакова не пришлось. Он находился внизу, недалеко от входа. Сложив руки за спиной и выпятив подбородок, он ходил среди отдыхающих в просторном фойе студентов и, кажется, что-то у них спрашивал.

Увидев меня, Исаков безумно обрадовался.

— Какие люди! — воскликнул он, всплеснув руками. — Нет, правда, какие люди! Уж кого-кого, а тебя, самый загадочный человек на свете, я совсем не ожидал встретить в своих скромных владениях.

Мы пожали друг другу руки.

— Мне было очень жаль, когда тебя отчислили.

— На то были причины, — сказал я. — Я к тебе. По делу.

Исаков кивнул вахтёрше, что я с ним. Та недовольно воззрилась на него, но ничего не сказала. Даже паспорта моего не потребовала. Видно, у них с Исаковым особые отношения.

— О чём ты их спрашиваешь? — Я указал на студентов, так же, как и вахтёрша, недовольно глядящих на Исакова. А теперь — и на меня тоже.

— Провожу эксперимент. Что-то вроде научного исследования. На повестке дня вопрос: способно ли осмысление собственной духовной деградации изменить качество жизни студента.

— И что?

— Да-а-а… — Исаков махнул рукой. — Эти невежды даже знать не хотят, что способны сделать свою жизнь лучше. Ни о чём по-настоящему серьёзном и важном не задумываются. Не понимают, что именно от их представлений о себе выстраивается основная реальность. Нужно познать самого себя, как говорили древние. А никто этого делать не хочет. Склонность к самоанализу у студентов нашего колледжа, как показывает моё исследование, не наблюдается совершенно. Что уж тут говорить об улучшении своей жизни! Духовный аспект совсем позабыт нашими студентиками.

— А ты? Ты сам делаешь свою жизнь лучше?

Исаков прекратил размахивать руками, бросив на меня укоряющий взгляд.

— А ты, Роман, как всегда спрашиваешь всё напрямую. Но, знаешь… это мне в тебе и нравится! Делаю ли я свою жизнь лучше? Вот что я тебе скажу: я хотя бы работаю над этим.

И, сделав взгляд более загадочным, добавил:

— Пойдём. Покажу кое-что.

Да. Исаков был из тех чудаков, что твердят о непонятных обывателям вещах. О духовности, высшем измерении и прочих мистических штучках. Высокий, под два метра, он всё время ходил с напряжённым выражением лица. Будто что-то потерял. Брови его всегда были задумчиво приспущены. Только вот очки он не носил, и это немного ломало стереотип внешности умника. Однако он им являлся. Да ещё каким. На занятиях по математике, помню, он шпарил так, что даже сама преподавательница не всегда за ним поспевала.

Вот и я сейчас с трудом поспевал за ним по лестнице, следуя за его шатающейся телесной конструкцией. Я бегло сообщил, что хотел бы к нему подселиться. На что он тут же дал знак рукой, мол, тема снята: можно.

Мы поднялись к нему в комнату. На третий этаж. Самая последняя дверь в коридоре налево. Рядом с ней — окно на задний двор, где находились большие помойные контейнеры. Как раз сейчас мусоровоз вычищал одного из них. Поднимая его над собой железными клешнями, он высыпал всё содержимое в свою жужжащую горловину.

Комната Исакова, как ни странно, оказалась вполне приличной. Две кровати, примыкая к стенам, располагались противоположно друг другу. Справа от входной двери дребезжал старинный холодильник. Слева — грузно сгибалась под кучей немытой посуды раковина. Небольшой обеденный столик. На полу лежали стопки книг: художественные, эзотерические. Над незаправленной кроватью на стене висел странный коричневый бубен. Рядом с кроватью стоял ещё один стол: с компьютером. На его экране светилась заставка: белая бумажная птица летит по диагонали вверх, бешено размахивая крылышками.