Валентин Блакит - Возвращение на Сааремаа

***

В ознаменование сороковой годовщины Великого Ок­тября партия и правительство объявили всеобщую амни­стию. На свободу выпустили всех, кто находился под след­ствием, независимо от того, кто что натворил. Командование приняло соломоново решение: дабы зараза не расползалась по заставам, криминальный элемент сконцентрировать в од­ном месте. Разжаловали по максимуму, собрали из двух ок­ругов и направили дослуживать на специально созданную заставу на берегу Финского залива - напротив всесоюзного авиаполигона, километрах в пяти от берега на островке Ремисари. Обслуживающий персонал полигона имел собст­венную систему охраны, контроля, службу наблюдения на берегу, и пограничники здесь были нужны как прошлогод­ний снег. Но криминальный элемент надо было чем-то за­нять, да так, чтоб служба медом не казалась...

Начальником заставы назначили разжалованного из май­оров в младшие лейтенанты Мазурина, замполитом - недав­него выпускника-краснодипломника военного училища старшего лейтенанта, в задачу которого входило поставить на должный уровень политико-воспитательную работу на спецзаставе, проявить себя для дальнейшего продвижения по служебной лестнице. Поговаривали, что у него в Москве есть очень «волосатая рука» - не каждому дано в виде исключения получить внеочередную звездочку на погоны в первых месяцах службы. В качестве здорового ядра на заставу из «учебки» направили семь лучших из лучших отличников боевой и политической подготовки, в том числе имеющихся в наличии двух кандидатов партии - для создания партийной организации. Все семеро салаг должны были ходить старшими нарядов, личным примером формировать на заставе здоровую морально-психологическую атмосферу. Прибыли, когда там были только Мазурин, замполит с молоденькой женой и маленьким ребенком да сонный краснощекий старшина из сверхсрочников. Вскоре по три-четыре человека начал прибывать рядовой и сержантский состав - публика чрезвычайно разношерстная: одним грозил трибунал за неподчинение командирам, другим - за воровство и мародерство, третьим - за дезертирство, пьянство, четвертым - за нанесение телесных повреждений товарищам по службе, пятым - за изнасилование, были садисты, убийцы. Для каждого из них всеобщая амнистия явилась действительно большим подарком к великому революционному празднику. В том числе и самому Мазурину - плюгавенько­му человечку с маленькой плоской головкой и визгливым голосом. Какие грехи были у него за душой, никто толком не знал. Одни утверждали, что съело начальство, другие - будто проломил череп жене, застав ее с хахалем.

До прибытия основного контингента молодому, здоровому ядру заставы Мазурин нашел занятие - строительство оригинального туалета на пять очков. Оригинального тем, что замыслил Мазурин соорудить его на мостике, перекинутом над быстрым полноводным ручьем, песчано-каменистое дно которого кишело торпедообразными, с золотистыми плавниками рыбами. Ручей у заставы резко поворачивал влево, будто опомнился, не желая прекращать свое существование, еще километра три бежал параллельно берегу, пока путь не преградил глубоко впадавший в сушу заливчик. Первым опробовал возведенное сооружение сам Мазурин. Вышел довольный, заходясь хохотком, изрек: «Нету лучше красоты, чем пописать с высоты», тут же приказал разобрать и засыпать стоявшую в кустах старую «скворечню». С при­бытием основного контингента и, естественно, увеличением количества едоков, дерьмо цеплялось за прибрежные кусты, камни, а когда ударили крепкие морозы - болталось в про­моинах, выбивалось на лед до самого устья. Мазурин имел привычку за минуту до подъема затаиться где-нибудь невда­леке, высматривать: кто не добежит до мостика? Нарушите­ли санитарного режима отлавливались, их ждали лом, лопа­та, снятие двадцатисантиметрового слоя на месте «нетерпе­жа» и выброска вынутого фунта в ручей.

Но самым любимым занятием Мазурина были похороны окурков. Найдет на территории заставы кем-то брошенный «бычок», запомнит место и посреди ночи - «Застава, в ру­жье!» Стоит с секундомером в руке и определяет, кто как укладывается в норматив. Кто уложился - налево, осталь­ным - «отбой», чтобы через пару минут вновь поднять: «В ружье!» Когда с пятого-десятого захода все покажут надле­жащую проворность, коптерщик выдает лом, две лопаты, носилки, и строем направляются на «кладбище». Подсвечи­вая фонариком, Мазурин определяет параметры «могилы», вызывает из строя двух первых «гробокопателей», через пятнадцать минут их сменяют следующие, пока очередь не доходит до последних. Если «могила» чем-то не устраивает Мазурина - очередь идет по второму кругу. Командами «ле­вое, правое плечо вперед» «микромайор» выводит колонну на «покойника». Окурок укладывают на носилки, и процес­сия движется обратно. У «могилы» Мазурин назначает ора­тора для произнесения прощальной речи примерно такого содержания: «Прощай, наш дорогой окурок, память о тебе надолго останется в нас». Двое опускаются в подсвечивае­мую фонариком яму, укладывают окурок на дно, помогая друг другу, выбираются наверх, все по очереди бросают по горстке земли, затем засыпают яму лопатами, утрамбовыва­ют ногами, дают прощальный салют холостыми, чтобы, возвратясь в казарму, тщательно выдраить оружие, после чего разрешалось продолжать отдых.