Эрик Нойч - Мир на Востоке

— Дуралей! — воскликнул Ахим. — Она туда сроду не пойдет. Сам посуди, что ей делать в обществе пенсионеров, собирающихся там после обеда? А чтобы провести приятный вечер, так на то у нее есть я. — Несмотря на бодряческий тон, в голосе его, однако, чувствовалась некоторая неуверенность. — Надеюсь, что по дороге с ней ничего не стряслось. Хотя всякое бывает… Ты не помнишь, когда здесь было последнее нападение на женщину?

— Лет десять назад. Один рабочий из Саксонии отличился. Ребята его потом так отделали, что от него живого места не осталось.

В этот момент они услышали, как во входной двери повернулся ключ.

За дни, проведенные у Штейнхауэров, Эрих несколько воспрянул духом, обрел внутренний покой, так что возвращение Клейнода в его бригаду уже не вызывало у него того горячего протеста, что раньше. Конечно, все в бригаде знали историю Клейнода, и все же Эрих счел необходимым еще раз описать им во всех подробностях инцидент в Берлине, когда тот был задержан при попытке нелегального перехода границы и доставлен к нему для опознания.

— Воображаю его харю, когда этот поганец увидел тебя, да еще в форме рабочего дружинника! — не скрывая злорадства, говорил Шиншилла. — Но вот чего я не возьму в толк: на кой шут он нужен в нашей бригаде? Предатель — он и есть предатель. Как говорится, черного кобеля не отмоешь добела.

Когда Клейнод в первый день вышел на работу, Шиншилла был сам не свой — набычился, будто, как в прежние времена, готовился поднять стокилограммовую штангу, и с ненавистью сказал:

— Поглядите-ка на эту заблудшую овечку. Бедняжку бес попутал: был такой сознательный, первый со всякими начинаниями выступал, громкие слова произносил, а сам потом драпануть хотел. Вы как хотите, ребята, а я против того, чтобы его в бригаду принимать. Помяните мое слово, он опять будет воду мутить, нас друг с другом стравливать.

Эрих же вел себя великодушно и демократично — именно так, как предписывали ему Дипольд и председатель профкома. В социалистическом обществе, сказал он, человек человеку друг, товарищ и брат, позволительно ли нам с безразличием относиться к судьбе оступившегося товарища? Надо дорожить каждым. Предлагаю включить Клейнода в нашу бригаду.

Семеро проголосовали за предложение Эриха, трое — против. Клейнод стал членом бригады.

Клейнод безропотно выполнял любое задание Эриха и работал добросовестно. Впрочем, возможно, он просто чувствовал постоянный пригляд, особенно со стороны тех троих, что с самого начала были против него. И хоть держался тише воды, ниже травы, но все его мысли по-прежнему были лишь о сорвавшемся побеге, о том, что, если б ему чуточку удачи, он бы сейчас уже владел бензоколонкой в Дуйсбурге. Проклятая страна! Разрушила хрустальную мечту его жизни. Второго шанса вырваться из этой тюрьмы уже не представится…

Даже горбатый Бойхель и тот скалил зубы, видя, как он, точно побитая собака, плетется по территории завода. К счастью для Клейнода, вскоре все потеряли интерес к его персоне, ибо иная тема будоражила умы — перепрофилирование.

Ни для кого на заводе не было секретом, что Хёльсфарт принадлежит к числу противников перепрофилирования, однако доводы его были скорее из области эмоций, нежели экономики. Мы, говорил он, своими руками построили комбинат, низкошахтные печи, дали стране металл, который позволил ей встать на ноги. Я сам зажигал первую печь, хоть и знал, что не было в ней ни руды, ни угля, а всего лишь дрова, политые бензином. Но я пошел на это не ради того, чтобы втереть кому-то очки, а ради того, чтобы зажечь в людях надежду. И надежда эта сбылась. Так неужели мы теперь можем спокойно согласиться, что низкошахтные печи, наша гордость, будут превращены в металлолом?

Слушавший Эрика Клейнод сообразил, что пора ему выходить из тени и подать голос, благо, то, что он хотел сказать, полностью совпадало с линией партии в лице Бартушека и Люттера — рьяных поборников перепрофилирования. Своим умишком Клейнод быстро раскумекал, что в споре между заводской администрацией и партийным комитетом верх все равно одержит последний.

— Чего волну гоните? — заявил он на следующем же собрании бригады. — Нам-то, слесарям, не один черт, что начальство решит? Будет перепрофилирование, не будет, без нас в любом случае не обойдутся. А кроме того, начальству виднее, что надо выпускать, а что нет, так что нечего нам вылезать. Работай — вот и весь разговор.

— Ишь какой энтузиаст выискался! — молвил Шиншилла. — Пусть Эрих решает, как нам быть. Он нас еще никогда не подводил. Давай, бригадир, тебе слово.