Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

Дюла приподнялся и сбросил одеяло, потом снова лег и закрыл глаза, пытаясь заснуть. Ничего не выходило. В это время загрохотали пушки. Никогда еще не бывало такого грохота, хотя стреляли где-то вдалеке. Самолеты тоже летели мимо, и все-таки все небо гудело. Дюла мечтал заснуть, но сон бежал его, несмотря ни на какие старания.

С сердцем был полный порядок. Оно билось сильно и ровно — ни дать ни взять крепкое, мужское сердце, никогда не знавшее недугов. Никаких фокусов не ожидалось.

В конце концов он решился и встал. Надо пойти в парк, окунуться в снегопад. Холод сузит сосуды. Он будет бродить по улицам, пока его случайно не пристрелят или — что еще лучше — не доконает мороз. Тогда он останется сидеть на скамейке, вроде этих — там, внизу.

Квартиру он оставил открытой. Там есть что взять. Так пускай берут. Он вышел на улицу и направился к парку, захлебываясь морозным воздухом. На улицах было пусто — одни покойники кругом. Дюла стянул перчатки, чтобы мороз поскорее принялся за дело, и ускорил шаги.

Пока он шел к парку, снегопад кончился. Заметно посветлело. Дюла ни капельки не замерз, хотя не был на улице уже несколько месяцев. Он направился в глубь парка, с трудом ориентируясь в изрытых бомбами и окопами аллеях. А ведь он знал этот парк как свои пять пальцев!

Пытаясь разобраться в паутине тропинок, он на минуту остановился. Вдруг откуда-то из-за кустов вынырнула мальчишечья голова. Ребенок с ужасом уставился на Дюлу, Надо сказать, что Дюла, несмотря на всю свою готовность к смерти, тоже перепугался, увидев перед собой странное явление в папахе и огромном неуклюжем полушубке.

— Эй! — окликнул он. — Ты кто такой?

— Хэлло, мистер, чего это вы так напугались? — Мальчик сунул левую руку в карман, а правой наставил на Дюлу воображаемый револьвер.

Лицо его было черным от грязи. В карих глазенках светился страх.

— Слушайте! — крикнул он. — Чего вам здесь надо? Вы что, не знаете, что война идет?

Широко расставив ноги в женских панталонах и огромных солдатских башмаках, он смотрел на Дюлу в упор, пытаясь придать себе вызывающий вид.

— Чегой-то мне лицо ваше знакомо, мистер! — выкрикнул он, состроив рожу. — Небось какой-нибудь граф из нилашистов?

— Как ты сказал? — Дюла шагнул к перепуганному ребенку.

— Полегче, господин хороший… Русские в парке, к вашему сведению!

Торш остановился.

— Русские?

— Они самые.

— Откуда ты знаешь?

— Я из Луна-парка иду. Они там. Немцы-то еще на рассвете драпанули.

— Ты-то сам с ними встретился? — в полном замешательстве поинтересовался Дюла.

— А вы что, не видите, что ли? Этот цилиндр они мне пожаловали, — мальчишка ткнул пальцем в свою папаху, а потом подергал самого себя за рукав, — и этот жакет тоже.

Дюла потер уши. Их нещадно щипал мороз. Носу доставалось не меньше.

— Значит, говоришь, они уже здесь? — Он посмотрел на мальчонку в упор.

— Думаете, вру?

Мальчишка снова пристально уставился на Дюлу.

— Скажите-ка лучше, где я вас видел?

— Наверное, в кино.

— В кино?

— Да.

— Так вы…

— Я артист.

— Ну как же! — завопил мальчишка. — Вы же Торш!

И повторил совсем другим голосом:

— Господин артист Дюла Торш…

— Как тебя занесло в Луна-парк?

— Я там прятался, в вагончике, на змейковой дороге.

— Ты что, из дома сбежал?

— Нет. Нету у меня дома.

— А родители твои где?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нет. Отец на фронт ушел. Сержантом.

— А мать?

— Она евреев прятала. Ее нилашисты увели.

— Так ты один?

— Один…

— А кто твой отец по профессии?

— Зазывалой он был, в Луна-парке. Цирковой, в общем. А теперь вот — сержант, коли жив. Уж два года, как писем нету.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— А что ты все-таки делал в Луна-парке в такое время?

— Мне там нравится. Когда в вагончике сидишь, спине тепло. Дом-то наш разбомбили. Тридцать жильцов было, всех поубивало. Один я остался. Потому что в Луна-парке торчал.

— А на что ты жил?

— На милостыню. Будто сирота. Русские мне тоже пожрать дали — фасоли с хлебом.

Он вытащил из кармана две горбушки.

— Видите, даже осталось.

— И куда ты теперь?

— Хлеб продавать.

— Самому-то тебе не нужно?

— Я еще раздобуду! А этот на сигареты обменяю.

— Ты куришь?

— Ну…

Холодную, гулкую тишину внезапно нарушил какой-то звук. Далекий и робкий, он с каждой минутой становился все смелее и громче.

— Слышите? — Рот мальчишки приоткрылся от восторга.