Дмитрий Быков - Синдром Черныша. Рассказы, пьесы

Скулеж медведя.

И нечего скулить, дубина бурая. Если уж завелся, мог бы как-нибудь предотвратить кризис. А я тебя теперь содержи. Думаешь, ты им нужен? Ты никому, кроме меня, не нужен! И мне не нужен, но мне некуда деваться, и вот я убираю за тобой дерьмо и на свои деньги кормлю мясом!

Медведь скулит с особенной жалобностью.

А, конечно! Когда нам плохо, мы сразу к Мише! Миша, помоги, Миша, накорми! Когда все в порядке, кто про Мишу помнит? А я тебе скажу: и слава Богу! Не вспоминали бы вы все про меня, я бы, может, как-нибудь построил себе какую— никакую жизнь... Но только я ее построю, ты сразу же зарождаешься! А как кризис, так они все шасть, и я корми тебя мясом. Я сам не ем мяса, дети не видят мяса, сыну только положен паек за эти его мишутки, и то он все сжирает сам под подушкой, потому что его так научили в рамках акции «Накорми себя сам». А ты жрешь. Что ты еще можешь, кроме жрать?

Из-за двери доносится тихая мелодия.

Жалобный голос поет:

МИША (подпевает). А ничего, слушай! Скажи, ты сам это делаешь?

Скулеж медведя.

Это очень даже ничего! Это мы могли бы ходить по ярмаркам, просить подаяния... как, собственно, уже и делали в девяностые годы... Я бы водил, ты бы пел... Ведь цыгане — они, мне кажется, вроде нас. Они утратили какого-то своего бога. И вот теперь этот бог сократился до медведя, которого они водят по ярмаркам. Он пляшет, они поют. И поэтому никто в России не может спокойно слушать цыганское пение. Мы понимаем, что нас это ждет, что мы сами когда-нибудь так пойдем, потому что бог наш больше не может о нас заботиться. Он сдал нашу землю в аренду, а потом еще в субаренду... Скоро мы пойдем по этой земле, ничему не хозяева, и будем петь эти невыносимые песни, которые обычно поем только спьяну, потому что у трезвого на уме, а у пьяного на языке. Ты заметил, что они все о бродяжничестве?

Медведь подпевает.

Вот это твое человеческое лицо мне гораздо больше нравится. Жаль, что это только во время кризиса. А вот эту знаешь: «Клен ты мой опавший»...

Поют хором.

Слушай, нормально! Давай выпьем! (Берет бутылку водки, передает в ванную.) Только оставь!

За дверью бульканье, через минуту вылетает пустая бутылка.

Я же говорил — оставь! Вот жадная тварь! Ты что, остановиться не можешь?

Скулеж медведя за стеной переходит в жалобное повизгиванье.

А, черт с тобой. Ну, пой теперь. Все, что знаешь.

Из-за двери доносится «Меж высоких хлебов».

Миша подпевает.

Легкий стук в окно. Миша подходит к окну, выглядывает. А, это опять вы?

НЕСОГЛАСНЫЙ (влезая). А вас еще не скормили? МИША. Нет, как видите. Да и вас не взяли. НЕСОГЛАСНЫЙ. Да, правда. Такая тоска, не представляете.

МИША. Почему?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, не то чтобы я, конечно, так уж хотел, чтобы взяли... Жена какая-никакая, дети... от другой, правда, но неважно... Но раньше они хоть как-то реагировали, а теперь вообще никак. Кажется, им не до меня.

МИША. Им и было не до вас.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, знаете... Раньше хотя бы дубинкой... Был смысл...

МИША. Да и тогда никакого не было. Что за радость, не понимаю...

НЕСОГЛАСНЫЙ. Был, не говорите. Корреспонденты приезжали, вообще какое-то ощущение жизни... А сейчас, понимаете, — вообще черт-те что. ОМОН соглашается выходить на улицы, только если мы заплатим. Мы, понимаете! За то, что они нас дубинкой!

МИША. Ну а что такого? Это же не им нужно? НЕСОГЛАСНЫЙ. А что, нам?

МИША. А что, им?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, знаете... А что это у вас караула больше нет?

МИША. Гастарбайтеров выслали, а наш устал.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну да, я так и думал... Как-то они вообще все стали делать спустя рукава. И хватают-то все больше своих...

МИША. Это как раз понятно. Когда они хватают ваших, они сразу получаются сатрапы, а когда своих — они сразу ангелы. Им сейчас важнее быть ангелами. Сатрапами хорошо, когда денег много.