Би Фэйюй - Китайский массаж

Ду Хун ещё очень молода, она «маленькая». Как ей жить в будущем? Обеспечивать себя она уже не сможет. Всё, что у неё останется, — это время. В будущем у неё будет много-много времени, просто завались. Время — такая штука, в определённый момент у него лютая наружность, как у нечистой силы. Нечисть с торчащими клыками обступит эту юную красавицу со всех сторон. Кроме как быть изрешечённой множеством ран, другого выбора у неё не останется.

Но ведь время надо «проводить», Ду Хун, а как ты будешь его «проводить»?

Ша Фумин почувствовал жар под ложечкой, он опустил голову и сказал:

— Ду Хун, выходи за меня!

Ду Хун вытянулась всем телом и медленно высвободилась из объятий Ша Фумина. Она спросила:

— Господин начальник, как вы можете в такой момент произносить подобные слова?

Настал черёд Ша Фумина. Его тело тоже выпрямилось. И правда, как ты можешь в «такой момент» произносить «подобные слова»?

Ша Фумин снова заключил девушку в свои объятия и крепко прижал к себе:

— Ду Хун, клянусь тебе, я больше не заикнусь об этом.

Всё тело Ша Фумина умерло, лишь желудок продолжал жить бурной жизнью. Жить и болеть.

Ду Хун видела сон. На больничной кровати она постоянно видела один и тот же сон. Всё действие разворачивалось вокруг пианино. Музыка незнакомая, очень странная, словно воспоминания о былой обиде. Размах регистра поражал воображение, аппликатура была сложной и запутанной. Ду Хун играла. Странная мелодия вытекала с кончиков её пальцев. Каждый палец изливал чувства, пальцы были мягкими и податливыми. Ду Хун чувствовала в пальцах живость, они порхали сами по себе, словно океанские волны.

В этот момент Ду Хун поднимала обе руки. На самом деле она не играла, а дирижировала. Она дирижировала хором, в котором четыре голоса: сопрано, меццо-сопрано, тенор и бас. Особенно ей нравился бас — бас обладает особой проникновенностью, это фон для всех прочих звуков, бас звучит фоном, растягивается до непостижимой глубины.

Сон Ду Хун приближается к развязке. Происходит нечто страшное. Ду Хун дирижирует обеими руками, но мелодия звучит издалека и никак не смолкает. Ду Хун волнуется, она пытается нащупать клавиатуру и пугается. Она вовсе не играет на пианино. Пианино играет само по себе. То одна клавиша нажимается, то другая. Словно ими управляют руки призрака.

От прикосновения к клавиатуре Ду Хун просыпается, вся в холодном поту, а пианино продолжает играть без остановки.

Цзи Тинтин не уехала, она всё-таки осталась. Почему не уехала, она не сказала, а остальным неудобно было спрашивать. Ду Хун дважды подгоняла её: уезжай, прошу тебя! Цзи Тинтин ничего не отвечала и молча ухаживала за Ду Хун. В сердце Цзи Тинтин возникла лишь одна логическая цепочка: если бы не свадьба, то она бы не уехала, если бы она не надумала уезжать, то Ду Хун не стала бы её ждать, а если бы Ду Хун не стала её ждать, то с ней не случилось бы несчастье. Сейчас, когда Ду Хун в таком состоянии, если она уедет, то как с этим жить? Единственное, что оставалось делать Цзи Тинтин, — это заниматься самобичеванием, она даже подумывала о смерти.

Разве могла Цзи Тинтин не понимать, что Ду Хун вовсе не хотела, чтобы она себя винила, а хотела, чтобы она побыстрее поехала домой и устроила свадьбу? С другой стороны, если Цзи Тинтин ни с того ни с сего вдруг останется, то это на самом деле будет мучительно для Ду Хун. Чем дольше она здесь пробудет, тем сильнее будут мучения Ду Хун. Уезжать или не уезжать? Цзи Тинтин сходила с ума. Она постоянно тихонько сидела на краешке постели Ду Хун, держа её за руку. Иногда она легонько сжимала руку Ду Хун, но большую часть времени просто держала, так что у обеих устали пальцы. Одному богу известно, насколько похожи были в этот момент мысли обеих девушек: каждой хотелось сделать, как лучше для другой, но не получалось найти подходящего пути или способа. И сказать не получалось — как не скажешь, всё не так. Так прошло два или три дня, и тогда Ду Хун, чтобы вынудить Цзи Тинтин уехать, перестала с ней общаться. Даже пальцем не разрешала до себя дотронуться. Две лучшие подруги зашли в странный тупик. Жаль, что нельзя было вытащить из груди сердца и, окровавленные, показать их друг другу.

В итоге к отъезду Цзи Тинтин решительно приложила руку Цзинь Янь. Цзинь Янь приехала в больницу и обнаружила, что Ду Хун и Цзи Тинтин не разговаривают. Цзи Тинтин лебезит перед Ду Хун, а та не обращает на неё внимания. Изо рта у Цзи Тинтин пахло тошнотворно. У Цзинь Янь засосало под ложечкой, но она не могла ничего сделать, не могла ничего сказать — оставалось только одной рукой держать за руку Цзи Тинтин, а второй Ду Хун. В левую руку ей вцепилась Цзи Тинтин, а правую крепко сжимала Ду Хун. Это были две потерявших надежду руки, и сама Цзинь Янь в тот момент испытала отчаяние.