Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

— Я тебя озолочу, озолочу, озолочу, — кричал все громче и громче, бормотал, словно недоумок, увидевший вдруг, что вместо коровы, застигнутой за овином, пощипывающей то белый клевер, то похожую на клевер даль, затянутую туманом, телится утренняя зорька. — Озолочу тебя, в золоте искупаю. Хочешь, залезем в ванну, куда горсть за горстью будут всыпаны все монеты, кольца, браслеты, чтобы мы были здоровы, чтоб у нас хватило сил любиться, миловаться от зари до зари. А хочешь, часовенки тебе за эти деньги поставлю, воздвигну из огнеупорного кирпича, из белого камня. В каждой деревне по одной, по две часовни, чтобы возле них собирались бабы, пели, пряли песни на майских росах, возносили тебя в них к самому небу.

— Эх, серебряные часики, луковица, плутяга, выбившийся из грязи в князи, когда ж ты распрощаешься с задворками, вылезешь из-под сена, оторвешься от коровьего вымени. Во сне ты его видишь, лежишь под ним денно и нощно, сосешь, сосешь — весь пропах весенним парным молоком. Глаза у тебя засверкали, как у цепного пса, остекленели, зубы оскалились — резцы, клыки. Не до любви тебе сейчас, не до ласк. Ты бы предпочел, чтоб меня здесь не было, чтобы я стала травой, папоротником, сосной, белой от сочащейся из-под коры живицы. Вот когда б ты запрыгал, закувыркался, забегал, горстями разбрасывая золото, катался бы по нему, обсыпал свое тело, отлитое из темного олова. А может, попробовал бы, как в детстве на лугу, на выгоне, у реки, где нет ни живой души, где никто не подсматривает, любиться с золотыми кольцами, в беспамятстве превращенными в Марыську, Тоську, Хельку, цветущую в твоей памяти, увиденную однажды купающейся. Я вас знаю, я о вас все знаю, как будто с малых лет каждого исповедовала, сидела в ваших мозгах, ютилась во внутренностях. Сама оттуда, из-под межи, для меня не в диковинку пасущиеся на зеленях бычки, гуси, норовящие белым косяком вспороть осеннюю зорьку.

— Что ты, Марийка?

— Так оно и есть, серебряные часики, тикающие в травах, в лесах, на берегах рек. Со всякой одинаковый, ласковый, как молочный теленок, липучий, как мед — от тебя не оторвешься, всласть не натешишься. Кольца эти, сережки, монеты, золото — моя легкая кавалерия, небольшой отряд, вперед на разведку посланный. А ты сдался, серебряные часики, наготу свою, точно флаг, вывесил. Я тебя заполучу, всего как есть куплю. С петрушкой, с сеном, с соломой, с яблоками, в солому уложенными, с коровой, с кобылой, роняющей вслед тебе помет, ржущей на молодой месяц, выходящий из реки, отряхивающийся от воды, словно это ее белоногий жеребеночек. Игрушкой моей станешь, самым большим перстнем, серьгой, перед людьми буду тобой хвастаться, любить тебя буду днем и ночью, хоть бы от этого почернела, высохла в щепку, буду любить, покуда тебе не наскучу, пока ты меня не бросишь, серебряные часики, непрестанно тикающие. А о женитьбе не думай, не вспоминай даже. Женились на мне всякие, женились, вели под венец мои теплицы, фабричку, виллу, машину мою, мое золото.

— Марийка, но ведь я…

— Я не я, и корова не моя. Однако же забрела в клевер, пощипала вволю. Тут-то ее и раздуло. Забили буренушку, прирезали, содрали шкуру. Торговка я, Ендрусь, барышница. Хочу с тобой дельце обтяпать, договор заключить, скрепить подписью. Покупаю я тебя со всеми потрохами. Сегодня же переедешь ко мне, серебряные часики, у меня поселишься, за теплицами, за фабричкой станешь приглядывать, а я тебе заплачу втрое, вчетверо против обычного, на всем готовом будешь жить, кормить тебя будут и обстирывать. Захочешь учиться, я тебе помогу, учителей найму, пить-гулять захочется, сама с тобой спляшу, разопью бутылочку. Захочешь полежать, поглядеть в потолок, в небо над рекой, над лугом, я отойду, посижу в сторонке или посажу тебя в машину, отвезу за город.

Только насчет женитьбы не заикайся, не вспоминай. Любви мне захотелось, словно я впервые увидела пасеку, где соты истекают медом. Любви, дорогой. Все милуются, любятся, одна я сижу в теплице при своих розах, гвоздиках, огурцах, салате, на фабричке пуговицы, крючки да кнопки пересчитываю, дюжинами в картонки укладываю, до ночи увязываю, упаковываю. Любви хочу, часики, любви, любви. Посмотри на меня, приглядись, окинь взором, пока я голая, пока не укрылась под рубашками, лифчиками, шелковыми чулками. Старею я, Ендрусь, паутиной покрываюсь, морщинками, прогоркаю, как всякая немолодая баба, холеная, правда, удобная, потому что бесплодная. Дело меня сосет, теплицы, фабричка высасывают, налоги. Уже много лет сосут, детки мои любимые, родящие кольца, сережки, денежки.