АlshBetta - Созидая на краю рая [СИ]

— Я сейчас позову доктора! — негодует девица, размахивая руками. Спина Энтони содрогается от рыданий и это заставляет меня указать медсестре, куда ей идти прямо сейчас. Во мне просыпается материнский инстинкт защиты своего ребёнка и поэтому я, не теряя времени, исполняю задуманное в жизнь:

— Придите, пожалуйста, чуть позже. Через двадцать минут.

— Что? — её ошарашенные глаза переводятся на меня.

Я что, первая, кто говорит ей подобное?

— Придите позже, — сквозь зубы проговариваю я и, пересекая палату, направляюсь к сыну. — Сейчас не время. Вы напугали его.

— Он сам кого хочешь, напугает! — отмахивается она и пробует следовать за мной. Путь ей преграждает моя небольшая, стройная, но, видимо, угрожающая фигурка, потому что, делая глубокий вздох, она недовольно кивает и выходит за дверь.

Вслед за девушкой вздыхаю и поворачиваюсь к Энтони.

— Малыш, почему ты плачешь? — медленно иду к нему, рассчитывая каждый шаг. Он, будто не слышит их, мелко дрожит. Слёзы беспрерывно катятся по его личику — я могу утверждать это, даже не видя его глаз.

— Это больно! — отчаянно выкрикивает он, снова ударяя кулачком о стену. Она отзывается едва слышным, глухим звуком.

— Зайчик мой, солнышко! — наконец оказываюсь рядом с ним, также нарочито медленно, чтобы взять его на руки.

— Я не могу так, мама! — жалуется он, утыкаясь мне лицом в ворот блузки, пока я несу его к кровати, одновременно поглаживая вздрагивающую спину. — Я не хочу больше так…

— Как? — опускаю самое дорогое существо на белые простыни и сажусь рядом. Тёплое тельце тут же обхватывает меня руками, не желая отпускать.

— Так, как мы живём. Я очень скучаю по тебе…

Его слова похожи на слова взрослого человека. Ему четыре года, а по сознание наверняка все десять. Как же я могла допустить это? Почему не сохранила ту невинность и непосредственность, данную ему природой?

Комплексы снова накрывают меня, заставляя почувствовать собственную никчёмность.

— Малыш, всё очень скоро закончится. Всё будет как прежде! — шепчу ему на ухо, осушая слёзы поцелуями.

— А как было прежде?

Вопрос заставляет меня резко отпрянуть, но его моя реакция не пугает. Укоряющий взгляд небесных глаз прожигает душу, и я не могу оторваться от него. Да и не хочу.

— Тони… — у меня нет слов. Я, и вправду, не знаю, что сказать. Я уже и сама не помню, как всё было раньше. В памяти запечатлелись лишь бесконечные процедуры, прогнозы и неутешительные итоги.

— Мама, мы запутались, — он перебирает ладошками мои пальцы, говоря со скрытой болью в голосе и странными для его возраста психологическими наклонностями.

— Солнышко, я знаю, — теперь я опускаю взгляд, неуверенно разглядывая его ладони. — Я знаю. Но пока я ничего не могу сделать. Потерпи ещё немного. Обещаю, что скоро всё придёт в норму, всё будет так, как мы с тобой хотели!

— А как мы хотели? — его голосок снова режет мне слух. Слова царапают грудную клетку, заставляя, поёжиться.

Он снова, будто не замечает этого.

— Мы хотели съездить в парк развлечений, сходить в кафе-мороженое, погулять по скверу, поплавать в озере… — перечисляю всё, что когда-либо слышала о его грёзах, не зная, что ещё добавить.

К сожалению, мои изъяснения оптимизма ему не вселяют.

— Этого не будет, ты же знаешь…

— Почему это? — отстраняю его от себя, беря за плечи и пристально глядя в небесные глаза. В них серебрятся слёзы, готовые вот-вот снова потечь по щекам. — Обязательно будет! Всё будет! Всё, что ты хотел!

— Ты врёшь, мама, — хмыкает он.

— Тони, я никогда не вру тебе! У меня же кроме тебя и нет никого! — силюсь вложить в слова всю искренность, которой наделена, всю любовь к моему ангелу, которую испытываю, но он всё равно не верит. Качает головой.

Этот простой жест едва не заставляет меня лезть на стенку.

— Скажи мне правду, пожалуйста, — небесные глаза с лёгкой насмешкой, скрытой болью и странным огоньком, горящим в них, обращаются ко мне.

Растерянно киваю, не понимая, что должна ответить.

— Я умру, да?

— Что? — от подобных слов едва не падаю с края кровати, едва не лишаюсь дара речи и считаю, что ослышалась. Переигрываю слова в голове несколько раз, думая, какой ещё смысл он мог в них вложить. Но никакого другого смысла не вижу. Он один-единственный и сказанный устами Энтони…

— Никогда… — перевожу дыхание, крепко стискивая его руку в своей. — Никогда не говори так! Не смей!

В моём голосе столько отчаянья, мольбы и ужаса, что, думаю, пугаю его. Но сейчас это допустимо. Он должен осознать, что сказал.