— Платить чем будете? — водитель все ещё не заводит мотор, сомневаясь, что у меня есть деньги. Я тоже сомневаюсь, но порывшись в сумке, достаю две мятые купюры по двадцать долларов:
— Хватит?
— Вполне, — он хмыкает и поворачивает ключ зажигания. Машина отзывается жужжанием, а шины с визгом съезжают с парковки, вывозя меня на трассу.
За окном мелькает апрельский пейзаж — теперь уже жарко — а мой телефон теряет последние запасы зарядки, пока я беспрестанно названиваю Эдварду. Надеюсь, что смогу сломать его нежелание отвечать. Чтобы отделаться от моих звонков, нужно лишь ответить.
Одновременно в голове сотни мыслей о Тони. О том, как он и что с ним будет. Я снова видела его с утра, пока говорила с доктором Маслоу. Ему не лучше и не хуже. Он в коме. Он якобы спит. Джеймс не может дать мне точных ориентиров того, что мой сын поправится, но и о том, что он умрёт, тоже ничего не говорит. Я мучаюсь неизвестностью, а тут ещё и Каллен. Счета. Вот чёрт! Если они действительно аннулируются — это будет катастрофа. Донора мне так быстро не найти, да и местная клиника вышвырнет нас на улицу за неоплату.
— Приехали, — в который раз повторяет водитель, но я слышу его только с третьего раза. Рассеянно киваю, отдавая ему свои скудные сбережения, и выхожу на воздух. Лес шумит от ветра, и кажется устрашающим. Деревья вековые, статные. Непоколебимые и неприступные. За ними не видно солнца — их кроны так высоки и густы. Машина отъезжает, и я остаюсь одна посреди дороги у леса, оглядываясь в поисках того самого поворота, куда сворачивал Эдвард позавчера.
Не нахожу его.
Задыхаясь от волнения, я бегала от одной стороны дороги к другой, пока всё же не нашла то, что искала. Всё дело в том, что дорога заслонена ветками елей, и поэтому, если хорошо не присмотреться, заметить её невозможно. Ухмыляюсь, восхваляя такую простую систему защиты. Утверждение верно: всё гениальное — просто!
Бреду сквозь грязь после дождя, огибаю острые ветви деревьев, и для опоры хватаюсь за смолянистые стволы сосен. Смола остается на мне, словно мёд. Всё: руки, одежда и даже волосы — я словно леший, или неудачный сборщик этой горючей жидкости.
Но это не самое худшее. Потому что пройдя пару метров по неезженой дороге, я падаю, и, оказавшись в хвое, действительно вижу, как она облепляет всё моё тело. Вот теперь я точно лесной дух. Только уж слишком измученный, и без конца рыдающий.
Как Эдвард умудрился здесь проехать?
Данная мысль заставляет меня остановиться и оглянуться. Нет, я иду не туда. Каллен проехал к дому на машине, а не направился пешком. По этой полной бугров и корней дороге не проедешь даже на внедорожнике.
Чертыхаясь, выбираюсь из этого леса, снова оказываясь на асфальтированной дороге трассы. Снова хожу туда-сюда, руководствуясь тем, что машине нужно было куда-то свернуть ночью. Значит, это место можно разглядеть.
Пару неудачных попыток, и мне удаётся найти подходящую дорогу. Узкую для большой машины, но идеальную для «мазды» Эдварда. Иду по ней, теперь уже ощущая как песок, которым она частично усыпана, бог знает, откуда, засыпается в мои туфли. Вид у меня ужасный, и я понимаю это даже без зеркала, когда подхожу к очередной луже. Но выбора нет. Либо так, либо никак. Пусть Каллен поливает меня из шланга, кидает в озеро, или ещё что-нибудь, но сперва он меня выслушает. О большем не прошу.
В конце концов, должно же остаться в человеке хоть какое-то понимание или жалость. Наверное, даже не стоит объяснять по моему виду, что я вчера делала. Вариантов много, и он сможет выбрать любой. Какой импонирует мне, сказать сложно, да и думать о нём времени у меня нет.
Пробираюсь лесом, наверное, около часа — мне кажется, что это вечность. Я то бегу, то падаю, то поднимаюсь, то иду. Помимо хвои на мне теперь ещё и грязь, и песок.
Впрочем, вскоре мои мучения заканчиваются. Начинаю бежать со всей возможной прытью, увидев белый дом в отдалении.
Когда я подбегаю к огромной лужайке, ведущей к крыльцу, чувствую, как сгорает в лёгких кислород. Он грубыми пузырями разрывает глотку, но даже это меня не останавливает. Я почти у цели. Почти, ещё немного!
Взбираюсь на ступени почти ползком, и неистово стучу в дверь, всё ещё силясь хоть как-то придать себе более или менее порядочный вид. Не открывают.
Из груди вырывается стон бессилия, но, держась за стену — мои руки оставляют на ней грязь, хорошо заметную на белом фоне — поднимаюсь, чтобы попытаться открыть. Дергаю ручку на себя, и — о, чудо — она поддаётся!
Читать дальше