— Почему он хотел убить тебя, если помог?
— Дела бизнеса. Кому-то из нас нужно было стать выше другого. Ни я, ни он не хотели уступать.
— Но ты жив. Как он допустил это? — поражаюсь чудовищности своего вопроса. Что я несу? Как мне потом вымаливать прощение у Эдварда?
— Его промах. Не забудь сказать ему при встрече. Можете даже пристрелить меня на пару, — безрадостно говорит он. В голосе проскальзывает насмешка, за которой по моим убеждениям кроется жуткая боль.
— Если позволишь нам встретиться, обязательно передам! — язвительно отвечаю я, чем окончательно шокирую его.
— То есть ты бы этого хотела?
— Я уже не знаю, чего хочу, — закидываю ногу на ногу, глубоко вдыхая. Пытаюсь привести мысли в порядок, но они отказываются становиться на место.
— Самое время определиться. Пока не поздно.
— Поздно? — воздух останавливается на полпути. Внезапно понимаю значение этого слова. И не только для теперешней ситуации. А не будет ли поздно совсем скоро, когда он попросту не сможет простить мне моё сегодняшнее поведение? Вдруг он больше и в сторону мою не взглянет? Стоят ли наши отношения таких жертв? Ради чего всё это? Моего самолюбия? Из-за того, что он что-то утаил? А какой смысл? Неужели ради этих глупых тайн я могу потерять любимого человека? Я готова на это пойти?
Ответ ясен, как день — нет.
Я не понимаю, какая муха укусила меня двадцать минут назад, вынуждая, начать этот чёртов разговор. Какая дьявольская сила заставила меня искать биографию Аро Вольтури и лезть в запретные папки в ноутбуке Каллена?
И как мне теперь загладить свою вину? Я даже не представляю.
— Допрос закончен? — нетерпеливо интересуется мужчина, нервно постукивая пальцами по деревянной спинке кресла.
— Эдвард, пожалуйста, прости, — прикусываю губу, раскаиваясь. Естественно, такими глупыми извинениями я ничего не добьюсь. Слишком сильно всё закрутилось. Теперь это ни к чему дельному не приведёт.
— Я задал вопрос и жду ответа. На твои я, как помнится, ответил! — приглушённо рычит он, не желая испугать Тони.
— Да, закончен, — низко опускаю голову.
— В таком случае, мне здесь делать больше нечего! — он демонстративно разворачивается, но я останавливаю его вопросом. Всё во мне скручивается от боли и ненависти к самой себе. Я что, мазохистка? Какого чёрта, я всё это устроила, а теперь жалею себя? Единственный пострадавший — Эдвард, и лишь его я должна пожалеть. Ему посочувствовать. Я нарушила своё слово, я ведь обещала никогда не причинять ему боль. И вот так жестоко поступила.
Чтобы Вольтури провалился! Чтобы все его пассии провалились к чертям! Все те, кто заставлял его страдать! Ненавижу их! И себя в том числе.
— Куда ты пойдёшь?
— Куда нужно.
— Пожалуйста, будь осторожен, — умоляю я, понимая, что убеждать его остаться бесполезно.
— Смысла возвращаться не вижу, — фыркает он и продолжает свой путь к входной двери. Вот уже осталось пару шагов.
— Эдвард! — бросаюсь к нему неожиданно для нас обоих и хватаю за рукав рубашки. Мужчина гневно смотрит на меня, пронзая убийственным взглядом. Но за этими огнями злости кроются другие огоньки. Безумного разочарования. Уверена, доверяй он мне больше — а теперь о доверии не может быть и речи — то наверняка позволил бы хотя бы слезе стечь по щеке. Одной-единственной. Но даже этой мелочи я не достойна. Он сильнее, терпеливее, выносливее. Со стороны. Но в душе он больший ребёнок, чем Энтони. Я знала это и тем не менее не смогла остановить свой порыв ранее.
— Белла, если не хочешь, чтобы я навредил тебе, лучше отпусти, — он угрожающе переводит взгляд с моего лица, на мою ладонь.
— Я люблю тебя! — давясь подступающими слезами и пытаясь вдохнуть воздуха, произношу я. — Я очень сильно тебя люблю. Прости меня!
— Отпусти! — приказывает он, отстраняя меня и никак не реагируя на слова. В глазах всё тот же холодный лёд. Бесконечные просторы которого простираются внутри него. Но ведь лёд — это не истинные чувства, лишь прикрытие. Отгораживание от худшего. И теперь худшее — это я. Мы вернулись в самое начало, когда он думал, что я ничем не лучше других. Я смогла убедить его в обратном, но теперь разрушила всё, что сама сотворила. Меня убить мало.
Подчиняюсь его словам, отпуская мягкую ткань. В груди нестерпимо ноет и болит. Думаю, едва он уйдёт, как я брошусь в пучину истерики. Впрочем, эту боль я заслужила. Теперь остаётся лишь терпеть и верить в лучшее.
Молиться — это всё, что мне остаётся.
Читать дальше