АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Это не клубничный сок, что легко принять за кровь и не какой-то заменитель крови, каким любили меня в Австралии на Хэллоуин разыгрывать дети… это настоящая багровая жидкость, что течет по венам живых организмом и дает им право дальше существовать.

Большой синий ящик-холодильник, лучший подарок для рыбака-любителя, стоит возле нашей двери — раскрой широко и собьешь его, что Эдвард и сделал. Выпустил «подарки» из плена.

С десяток выпотрошенных, окровавленных, с вырванными глазами золотых рыбок расползлись праздником смерти по ковролину. Это их кровь, их кровавые сгустки и их заметные раны причинили ему непоправимый вред. Никакая химчистка не спасет.

Эти рыбки прыгучими мячиками из детских автоматов рассыпались по полу. Одна — к лифту, одна — к вазе на постаменте, одна — к нашей двери. Умоляющим жестом, в каком изогнут плавник, она коснулась обнаженной ноги Эдварда — оставила на нем свой кровавый след.

Минутка изучения обстановки, что дает мне муж, длится, кажется, вечность. Он сам, ошарашенный, с остекленевшими глазами, смотрит вокруг. Моргает — но ничего не пропадает. Рыба все так же призывно лежит, демонстрируя нам удивительный процесс естественного отбора.

Что удивительно, я так же просто смотрю. Я смотрю на вспоротые брюшка, пустые глазницы, исчерченные кровавыми сгустками плавники и даже приоткрытые в немой мольбе рты, давно не нуждающиеся в кислороде. Я смотрю и понимаю, что боюсь только каким-то краем подсознания. Скорее, я просто в шоке.

Впрочем, чувства атрофируются не до конца. Не знаю, что происходит быстрее из трех вещей, которые побуждают меня заскочить обратно в квартиру, поглубже — и прижаться к стене.

Виной всему либо запах гнилья, пронзивший рецепторы каленым железным копьем, либо факт осознания, почему рыбки золотые, либо выведенные черным маркером слово на ящике — единственное, которое я знаю по-испански после нашего медового месяца — «morte». Смерть.

Я подскакиваю на своем месте, когда все три обстоятельства сливаются воедино, орошая ледяной водой наиболее чувствительные места мозга и, в защищающемся жесте сложив руки на груди, вжимаюсь спиной в стенку стенда, так кстати расположенного напротив входной двери. Стеклянная статуэтка двух обнявшихся хвостами котов, подаренная моей матерью в день нашей свадьбы, с оглушительным грохотом разбивается о кафельный пол. Осколок или два царапает меня по ноге, но внимания не обращаю. Боли нет, есть страх. Вот теперь есть страх. И он истинно опустошающее явление.

На заднем плане звукового сопровождения всей этой сцены — а у меня в голове до сих пор звяканье осколков — слышится отборный мат и яростный хлопок двери.

Чьи-то руки, возникая из неоткуда, пробуют меня обнять. Или схватить. Или убить — я, кажется, даже к этому готова.

А вот инстинкт самосохранения не готов. Он отвешивает моему наплевательству звонкий удар-пощечину и вынуждает подчиниться себе.

Сквозь стиснутые до треска зуба сделав быстрый вдох, дергаюсь в сторону от загребущих рук, впитавших в себя немного гнилого запаха рыбы. Конечно же без расчетов, без оглядки — просто дергаюсь. Спотыкаюсь на ровном месте, задеваю ладонью осколок статуэтки, а потом падаю. Слава богу, на пол, а не на остатки стекла.

Эти же руки, еще более уверенные в том, что делают, возникают перед глазами снова.

Я зажмуриваюсь, закусив губу, и вжимаюсь спиной в стену за собой, сгруппировавшись в защитную позицию. Дышу часто и неглубоко, воздуха постоянно не хватает и это пугает меня еще больше. До чертиков.

— Тихо-тихо, — словно сквозь вату в ушах просит голос Эдварда. Приближается, помогая себя расслышать, — Изабелла, смотри. Это я.

На этот раз я не противлюсь. Руки или ноги, кровь или рыбки, мне уже плевать.

Вроде бы это называется прострацией.

— Хорошо, — не встречая от меня новой волны обороны, муж аккуратно притягивает меня к себе, присев на корточки. Обвивает за талию, держит рукой плечи, и медленным, но уверенным движением поднимает на ноги. — Хорошо, мой малыш. Вот так. Нечего бояться, нечего. Это все просто извращенные шутки. Тише.

Пока он говорит, умелые ловкие пальцы пробираются под мои колени, не вынуждая становиться на задетую стеклом ногу, а левая рука — с кольцом — с плеч перемещается на спину, к ребрам. Будто бы проверяет нежным прикосновением их целостность.

— Дыши глубже, — советует мне на ухо Эдвард, когда поднимает на руки и несет куда-то вперед. То ли в спальню, то ли в гостиную, я не смотрю. Нерешительно положив голову ему на плечо, молчаливо принимаю все, что намерен сделать.