И мы победили.
Большие деньги не стали камнем преткновения, как того боялась я.
Головные боли, почти полностью исцеленные тем шаманом, не стали камнем преткновения, как боялся Эдвард.
И рождение Полин… наша светлая девочка окончательно вернула в нашу жизнь солнце. С тем самым первым положительным тестом на беременность…
Это произошло через четыре месяца после нашего визита к доктору в Джорджии — и через три, после посещения Врачевателя в этой страшной хижине. Эдвард оправился, сумев, как и обещал абориген, полностью преодолеть все последствия болей и, хоть боялся их возвращения — и боится до сих пор — справился. Он потом много раз напоминал мне, сколько я ему это повторяла… и уверял, что без меня бы не смог… но это неправда. Его внутренняя сила, его стойкость и его решимость привели нас к счастливому финалу.
Бросить клинику он решил сам.
Пройти лечение у шамана, без каких-либо гарантий, он решил сам.
И то, что я просто сопровождала… о нет, мистер Каллен, вашу славу отбирать не позволю. Вы это совершили — истинный подвиг. А я делала то, что должна жена. Не более.
Но, так или иначе, через три месяца я получила подтверждение беременности. Мы соблюдали все правила предохранения, помимо таблеток, однако Апполинария каким-то образом прорвалась через оборону. И явилась, лучистым солнцем, в нашу жизнь.
Отношение Эдварда к моей второй беременности радикально отличалось от первого. События, что мы пережили, тому причина, или он просто сдержал данное мне слово, что так будет… а может, все дело в понимании, каково такое чудо… терять.
Муж проводил со мной как можно больше времени, послав даже работу. Он посещал со мной консультации, ходил на какие-то курсы для беременных, следил за тем, что я ем, сколько отдыхаю, как себя чувствую, соблюдаю ли рекомендации… он берег нас обеих. Он безумно нас любил.
Мы с Эдвардом сделали выводы и приняли все меры, дабы трагедии не повторилось. Мы смогли.
И день рождения Полин… и ее первые шаги, ее улыбка, ее внешность, столь схожая с нами обоими, ее успехи… это нечто запредельное. Это даже не эйфория, это не просто Рай… это предел мечтаний. И так, наверное, точнее всего. Когда я стояла у ее колыбельки и смотрела на это маленькое чудо, столь сильно изменившее мою жизнь… когда я видела Эдварда, что укачивал ребенка на руках, неумело кормил дочь морковным пюре с ложечки, учил ее читать…
Наша жизнь. Вот она какая — наша жизнь.
Спасибо тебе за нее, Господи. Спасибо тебе за все.
…Я выглядываю в окно. Я их вижу.
— Идут, — шепотом сообщаю собравшимся, повелев прятаться, — на счет три…
Ничего не подозревающий, Эдвард открывает дверь, как всегда пропуская дочку вперед. С папиными бронзовыми волосами, с моими карими глазами, с моим носом, его губами, длинными черными ресницами… и в бессменном желтом купальнике с дельфинчиками, под стать своему имени, она, наперевес с маленькой серфинговой доской, хитро мне подмигивает. Смешно оглядывается на папу, закрывающего входную дверь…
— Три! — даю сигнал я.
И мы все, дружные, счастливые, выпрыгиваем из своих укрытий с криком «СЮРПРИЗ!». Летят шарики, включается самая известная и любимая песня Фрэнка Синатры — «Мой Путь», а Апполинария, крепко обняв папу за ногу, поздравляет с нами:
— С днем рождения, Эдвард!
Изумленный, мужчина окидывает нас всех взглядом, не пряча своей широкой, наверное, одной из самых широких за все время, улыбок. Видит Аро, видит Даниэля, видит друзей, видит меня… и видит торт. На торте, серфинг-торте, его любимом рецепте моей кондитерской, значимая цифра: 39. Вся из шоколадной глазури, выбивающая из волн. Рядом с солнцем-именем, сияющим так ярко.
Годы несильно изменили Эдварда — куда сильнее его меняли постоянные боли. Мужчина сохранил густоту волос и глубину темного оливкового взгляда, черты его лица смягчились с рождением дочери, став теплее, а фигура и вовсе не пострадала. Эдвард был моим Эдвардом. Им он и остался.
— Ничего себе, — восхищенно выдает он, поочередно обнимаясь с каждым, кто подходит ближе. Затем наступает черед Полин, терпеливо ждавшей своей очереди, которая с недетским обожанием зацеловывает щеки своего героя.
— С праздником, папочка!..
— Девочки, — Каллен утягивает нас в объятья, выловив из нашей небольшой толпы и меня, и тепло целует. Дочку в лоб, меня — в губы. И ухмыляется.
Мы словно бы одни теперь. Как на пляже, когда гуляем по нему вечером, как в доме, когда отдаемся страсти, как в сказке… сказке, что так часто читаем Апполинарии.
Читать дальше