Андрей Геласимов - Жажда. Фокс Малдер похож на свинью

В школе совсем другая история. Слово «новенький» идет само по себе. Без существительного. Ежу понятно, что тут имеется в виду.

Никому не нужный человек, который не знает, как себя вести, с кем разговаривать, куда садиться, который самому себе противен. Спасибо, дорогие родители.

Да еще и новая школа одна чего стоит.

Друзей в такой ситуации не выбирают. Кто пришел тебе первым на помощь, тот и друг. Автоматически. Тот, в ком оказалось достаточно сострадания.

— Давай садись вот сюда. Рядом со мной свободно.

Ростом выше меня. Высокий открытый лоб. Волосы чуть вьются.

— Меня Антоном зовут. А ты кто?

— Я Саня.

— Давай, Саня, садись. Чего ты встал-то как пень?

— Я сажусь. Просто пиджаком тут за гвоздь зацепился.

Резкое движение, и ткань издает отвратительный треск.

— Это я его туда забил. Еще во втором классе.

Во втором классе. Если бы я стал искать гвозди, забитые мною в школьные парты во втором классе, родителям пришлось бы совершить еще как минимум три переезда.

— У тебя велик есть?

Друзья в шестнадцать лет заводятся уже не так просто. В два раза проще, конечно, чем в тридцать два, но в восемь раз труднее, чем в два года. Таблица умножения. Элементарно.

Общие интересы. С этим всегда большие проблемы. Никого не волнует, от чего у тебя перехватывает дыхание. У всех по-разному.

Оказавшись в новой школе, рано или поздно влюбляешься. Не в школу, конечно, а просто в девочку. Через двадцать лет случайно находишь в старых бумагах ее фотографию и долго удивляешься самому себе. Неужели за двадцать лет можно так измениться? Хотя, с другой стороны, красные леденцы в форме петушков тоже не так заводят, как раньше. Поди разберись в этих метаморфозах.

Но фотографию почему-то не выбрасываешь.

В один прекрасный день это все равно случается. Новая школа или не новая. Важно, что тебе шестнадцать лет. Приходишь утром без сменной обуви, и тебя не пускает в гардероб девочка с красной повязкой на рукаве. Постепенно начинаешь симпатизировать всему классу, в котором она учится. Положительная реакция на все красные повязки вообще. Дежурство у них длится целую вечность. С понедельника по субботу. К четвергу ты знаешь, что жизнь твоя решена.

Насчет относительности времени Эйнштейн оказался прав. Об этом надо спросить не физиков, а мальчиков, которые влюбились во вторник. Хватит ли им всей жизни дотянуть до субботы — вот вопрос. Релятивисты молчат в тряпочку.

На помощь снова приходит Антон:

— Хочешь, я с ней поговорю?

И после четвертого урока:

— Все нормально. Завтра на дискотеке можешь к ней подойти.

Завтра — это через сколько столетий?

Линейность времени компенсируется нелинейностью пространства. Это позволяет вытерпеть жизнь. По крайней мере можно болтаться туда-сюда, пока минуты идут одна за другой. В строгом порядке. Ни одна не забегает вперед. Сначала первая, потом вторая. Никакого хаоса. Просто ждешь.

«Где ты шляешься? Почему не пришел на ужин? Папа хочет поговорить с тобой».

Жизнь сочится в узкую щелку.

Завтра наступает лишь после того, как исчерпаны все минуты сегодня. Все до одной.

Как ее звали, эту девочку? Марина?

— Мне сказали — ты хотел поговорить со мной.

Музыка гремит слишком громко. Ей приходится кричать. Левой рукой она прикрывает ухо.

Я поворачиваюсь направо и смотрю на большие колонки рядом с входом в спортзал.

Нас толкают со всех сторон.

— Знаешь кладовку рядом с мужской раздевалкой?

Я киваю головой.

— Жди меня там через десять минут.

— Ты придешь?

— Я же сказала — через десять минут.

В кладовке хранились всякие спортивные вещи. За два дня до этого физрук Гена с Эдуардом Андреевичем заставили нас целый урок таскать туда старые маты. Мы сваливали их в кучу рядом с ненужной мебелью из кабинета директора, так чтобы получилась большая нора. Куда можно спрятаться, если что.

Я забрался поглубже и достал сигарету. Курить не хотелось, но я все равно ее достал. Нервничал просто немного, поэтому закурил.

До фильтра оставалось еще два сантиметра, когда я услышал, как открылась дверь. Десять минут никак не прошло. От силы — три с половиной.

— Иди сюда, — прошептал кто-то. — Здесь никого нет.

У входа послышалась какая-то возня, и через секунду они забрались на маты.

— Здесь кто-то курил, — прошептал другой голос. Женский.

— Мы всегда курим здесь.

Я бесшумно сплюнул на пол и затушил сигарету. Окурок зашипел, но они не услышали.