Юлия Кокошко - За мной следят дым и песок

Вдруг — Павел Амалик, глава бумажных наметов, нестареющий господин виртуозно художественного облика, с порхающим шагом, с шевелюрой — сраженьем воробьев и касаток — и мастью, и фигурацией, и хотя у Амалика скомканы щеки, но воспаленный взор оставляет в эфире коричневый след. Долгоиграющая козья деталь, петляющая вкруг горла и пасущая низины, говорит о стылом… постылости… о метеочувственности архивного. Если Павел Амалик предпочитает нравиться женщинам и кому-то еще — затору расплывшихся эльзевиров, редингеров, медиевалей, и бечевам, и пологой песне копий и дублей — и всегда улыбается, это несущественно, потому что покровителю секонд-хэнда не обязательно выглядеть столь приподнято, но можно видеть, кем герой ощущает себя сам.

Боже, Боже, зачем он без конца так сладко всем улыбается?

— Кто-то говорил со мной очень недавно, может быть, вы? — произнес покровитель малохлебного, пожеванного жучком Амалик. — Кажется, я вас уже видел.

В глазах Бакалавра стояли усеянные солнцами склоны пятницы или семижильные геликоны на распутной артели «Выходная» и сощелкивающие сдачу два стенных циферблата на выгоревших делениях, выпавших на аспидные нулевки зрачков, так что в тесноте его глаз не осталось места — скуке названием Амалик, стоппер , и никаких сомнений, что избранный в собеседника поджидал прилет, царственное антре — другого лица, кто искусник вменит в пробел — недоставшую маскотку, студенистый бой серпов, пожинающих с крыши сосульки, и накинет подорванную филенку… курчавый ус винограда, понемногу сбегающий в унтерский — и в усы прослушки… кто универсал распылит норную колористику и добавит к сгустившимся ордонансам, коммюнике, фирманам, буллам и призывам петь в хоре — каталог наслаждений, список разрешений большим — на маленькие слабости…

Спрошенный не отвлекался от натужной прямой ожидания и отвечал — неизвестно кому, в предсердие топота, штурма, конспектного чернолесья:

— Ну и что? Меня видят все, кто хочет. Я никому не запрещаю на себя смотреть.

Тогда архивный Амалик произнес период — приватный и беспросветный, начавшийся так:

— Конечно, обстоятельства нашей предыдущей встречи были несколько эксцентричны…

Перегон зачумлен нестойкостью, транзитом или разнузданным ветром, пред которым расступаются воды, и одни ожидаемые пожирают других, а караульщики дверей, озелененные робой из лесного бытья, наставленные — пресекать и доглядывать, болтают в трубчатый передатчик анекдоты — для затравеневших на дальних дверях…

На волос от Вавилона смешались встречающие курьеров из бюро находок или от всесильного бога деталей — и не ждущие ничего, кроме собственного снисхождения. Всех теснят — подносящие контркультуру: императивы, константы, формулы, наработки, нормативы, устойчивые метафоры, трафареты, традиционные геометрические формы, джазовые стандарты…

Из полных истуканов — эпоним в каменной шинели, и хотя не все параметры попустили ему вырезать на фасаде имя, и вообще не симпатизировал академическим шапкам, зато присутствует назначенцем на всех свиданиях, но избрал — вымогать третье, лишнее… зато запасает темы из бурлящих вокруг разговоров.

В неполных — три примелькавшихся маски: безжизненная от холода — на сундучке обмороженных приманок, если откусите ее снежков, превратитесь в лед , а также — хорошо гримированная кассирша с пропускным билетом в пьесу, если она коснется ваших денег, то уж не выпустит, если заступите геркулесовы башни расходящегося занавеса… плюс волокнистая наездница Побитых-Помятых — везучий абонемент на пьедестал группового транспорта, так я реализую мою внутреннюю потребность — быть с людьми. Так пророчествую: ваш автобус втянется в пробку, и в соседнем ряду вы встретите прекраснотелую, татуированную грифоном фуру, циклопическая не сможет ни обогнать вас, ни отстать, а сможет прикрыть все костры разгорающегося утра мира… но к вашим услугам — клиренс.

Увеличиваем клиренс — недорого…

В четвертых — притулившийся на отлете стул-кукла Старая Туземка и внесенный в обитель наук гротеск: домашнее художество, чтобы сделать милой любую непроходимую стену: дощечка в брызгах зеленки — в вешнем листе , и жердочка и пернатое из пятнистого черно-белого плюша, обычно притертого к далматинскому псу. Плюс столпившиеся за птичницей любители — повысить свои драгоценности в чине, наречь кота — Мастиф и вписать в песий паспорт — неоднозначное, несклонное и переливающееся имя Боа… Плюс вставшая за продажным изделием индустрия подделок, подстановок, монтажные фото, искусственное освещение, левые тиражи, липовые справки, фамилии, не поддержанные телом, пересаженные органы… Минус — вопросы на интерес: почем птичка?