Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

– Ты, Андрюха, небось, думаешь – куда я попал? Это же реальный сумасшедший дом! Угадал, да?

– Нисколько, – соврал я.

– Не грусти! Привыкнешь. Как я привык.

– Все равно не могу поверить, – откровенно признался я, – что ты здесь четыре года просидел.

– Пятый пошел, – уточнил Слава. – Сел я в восемнадцать, а сейчас мне двадцать три.

– Выглядишь старше…

– Тюрьма, – объяснил Слава. – Недостаток жратвы и кислорода. А на воле – веришь? – я восемьдесят кило весил… Но это дело прошлое. Если честно, я уже и забыл, что такое воля. Машины, девочки, шашлыки, зеленые деревья – все это так далеко… Иногда сомневаюсь, что воля вообще существует. Кажется – как родился, так тут и сижу. Здесь – вся моя взрослая жизнь. Выпусти меня сейчас – с ума сойду, реально… Бог знает, что я там буду делать, чем займусь… Зато здесь, на Централе, мне все понятно, до мелочи. Тут я как рыба в воде. Тут я вырос. Про людей – все понял. К Богу пришел. Жить научился. В свои силы поверил. Вот и Джонни не даст соврать…

В эту ночь я долго не мог уснуть. Несколько раз перечитал письмо жены. Вглядывался в фотографии, пытаясь по мелким деталям угадать то, чего в письме не было. Как она там? Позади у меня восемь месяцев – а сколько впереди? Дождется ли? Выдержит ли?

Наверное, это очень банально – сидеть в следственной тюрьме и волноваться о том, дождется ли тебя твоя женщина. Но ведь всякая банальность, развиваясь, однажды оборачивается своей прямой противоположностью.

Ко всему ночью резко повысилась температура. В камере воцарилась тяжелая духота, особенно болезненно ощущаемая на высоте двух метров от пола. Я обливался потом. Простыня подо мной промокла насквозь.

Под самое утро я наконец понял, что нормально поспать не смогу. И тут внизу, прямо подо мной, из купе моего покровителя, вдруг забубнил знакомый резкий голос.

Слова звучали негромко, однако я был отгорожен от разговаривающих только самодельным матрасом и металлом настила; я слышал даже дыхание беседующих, даже то, как ногти Слона иногда скребут по его телу.

– …Только не подумай, – мрачно изрек татуированный бандит, – что я пришел какой-то рамс качать или предъяву кинуть…

– Говори, говори, – благосклонно разрешил Слава. Слон с расстановкой начал:

– Я, конечно, примерно понял, почему ты сразу пригрел этого коммерсанта…

– Какого коммерсанта? – быстро удивился Слава.

– Ты знаешь.

– Ах этого, Андрюху? А разве он коммерсант? Он что, сам тебе сказал, что он коммерсант?

– Не сказал, – поправился Слон. – Но по нему это видно. Я же не дурак.

Слава перешел на таинственный шепот. Я напряг весь свой слух.

– Ты только никому не говори… Этот Андрюха – аферист и мошенник. На своей афере он лимон баксов взял, ясно? За это его в «Лефортово» почти год держали. Это раз. Второе… – Слава заговорил громче, нажал, добавил агрессии.

– Я не понял, что ты там такое говорил насчет «пригрел»? Ты, может быть, намекаешь, что я с него деньги имею? А?

– Нет, конечно, – торопливо возразил Слон. – Как ты мог такое подумать? Но тогда с каких заслуг этот студент живет шоколадной жизнью, на козырной поляне тусуется, а достойные пацаны – в четыре смены спят? Я в хате пятый день. Я все тут понял. Со всеми переговорил. Много недовольных, Слава. Не я один. Не подумай, что я что-то хочу предъявить…

– Хватит, – резко, металлическим голосом, оборвал смотрящий. – Ты… как тебя звать, забыл?

– Дима.

– Ты, Дима, ничего мне не сможешь предъявить! – рубанул Слава Кпсс. – Ничего. В хате все – ровно. Я за это отвечаю. При мне здесь ни единого человека не убили, не опустили, не сломали без причины. Ни бузы, ни беспредела. Недовольные – они есть, я всех их знаю и их жизнь вижу. Ответь, почему эти недовольные – по углам шепчутся? А в лицо мне ничего никогда не скажут? А?

Слон оглушительно почесался.

– Потому что они – мыши, – произнес Слава, – и жизнь их мышиная…

Я услышал щелчок зажигалки, потом Слон пробасил «благодарю» – очевидно, ему была предложена сигарета.

– Здесь, – продолжил Слава, – вокруг нас, все правильно. Постанова – чисто каторжанская. Такая, как нужно. Ясно? Лично я никого не пригрел, не выдвинул, не задвинул. Не устроил в тепле. В достойной хате арестанты определяются сами. Этого афериста, который тебе покоя не дает, я держу возле себя по одной причине: он интересен и симпатичен лично мне. Лично мне, Славе Кпсс! Я с ним одну штуку замутить хочу, а какую – об этом, извини, никому, кроме нас двоих, знать не обязательно…