Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Я вновь вернулся в свою камеру. Посадили к нам худого пожилого мужчину. Он был в банде, которая обворовывала магазины, склады, конторы: когда им заранее было известно, что там есть чем поживиться. Старик рассказывал о побоях следователя, о том, как во время допроса ему в глаза направляли луч мощного прожектора. Если он не выдерживал и закрывал глаза, то следовал удар дубинкой по голове. С лампой, впрочем, получилось забавно. Старик, смеясь, говорил, что до ареста он в свои шестьдесят лет видел плохо, а после "процедур” в кабинете следователя — его зрение значительно улучшилось. Понятно, что следователям он об этом не говорил…

Сидел в нашей камере совсем молоденький воришка. Задержан он был по подозрению и просидел в милицейском участке целую неделю. За это время, что он сидел взаперти, в городе произошло еще несколько ограблений — в киосках, в ларьках, павильонах и тому подобных местах. Все это "возложили” на этого паренька. По совместительству… Получил он восемь лет, и дело было закрыто. Кого сажать — было совершенно безразлично, и это обычная практика. Паренек этот попал со мною в один этап. Уже в Башкирии я помог ему найти грамотея, который написал жалобу в Верховный Суд СССР. Через три месяца его освободили. На месте, в Махачкале, жалобу подавать было бессмысленно: следователи могли "аннулировать” истинный день его задержания, отправить на пересуд и — с подтвержденными обвинениями отослать обратно в зону.

После скандала с ножом меня на допросы больше не вызывали. Так прошел месяц. Наконец в очередной раз повезли в управление.

Я очутился в большой комнате, где за длинным столом сидели сотрудники и проглядывали какие-то бумаги: шла работка… Меня усадили за стол у окна. Вскоре ко мне подошел один из присутствующих: я знал его в лицо. "Послушай, Ази, как это тебе удалось опозорить двух наших следователей?” — "А что ж, по вашему, я должен позволить, чтобы любой сморкач навязывал мне свою волю?! Жизнь меня многому научила!” Пожав мне руку, знакомый, посмеиваясь, вернулся к своим делам.

В комнату вошел видный высокий мужчина; с сединой на висках, в белой сорочке и темном костюме. В руках он держал мое дело. Поздоровались за руку.

— Следователь прокуратуры Эффендиев.

— Очень приятно. Арестованный Абрамов Еру-хам.

— Ну что, Абрамов, будем ругаться или работать?

Тон его мне понравился, но остановиться было трудно.

— Посмотрим на ваше поведение.

— Я надеюсь — мы с тобой найдем общий язык.

— Я тоже, если опять не начнутся угрозы.

Все сидящие в комнате, затаив дыхание, слушали нас.

— Теперь давай, рассказывай по порядку.

Я повел свою историю. В одном месте я чуть не проговорился, но Эффендиев незаметно поправил меня, сказав внушительно:

— Ты, Абрамов, не торопись, говори обдуманно, следи за собой.

Он был прав, торопиться, действительно, не стоило. И каждое слово, мною произнесенное, было обдумано трижды… Когда все мои показания были записаны, я взялся за чтение протокола. Следователь смеялся, когда я начал ставить прочерки в тех строках, что были не закончены.

Наконец протокол был подписан.

— Молодец, Абрамов, — сказал следователь, — честное слово, молодец! Правильно делаешь.

Вызвали свидетеля. На этот раз это был один из друзей Ата. Я его тоже знал, но не слишком близко. Показания он давал такие же, как и Ата. Я отказался наотрез от его обвинений. Следователь составил протокол очной ставки, подал мне его, я расчеркнулся.

Следствие закончено. Эффендиев подал мне руку, пожелал здоровья и удачи. Я его поблагодарил за человечность… Все присутствующие не скрывали своего изумления. Еще бы! Этого в институтах не изучают…

Суд состоялся приблизительно через месяц. Родители и все родственники наняли мне адвоката, фамилия его была Хвостиков. Адвокат изо всех сил уговаривал меня признаться в убийстве: у него имелись доказательства, что убил я в состоянии самозащиты. Ведь меня должны были судить по 136 УК (умышленное убийство), а при моем признании меня судили бы по ст. 137: самооборона. Адвокат показал мне фотографию, сделанную в день убийства: Ага лежит мертвый с кинжалом в руке… Но я отверг его предложение: признайся я — началась бы кровавая месть между двумя родами.

Зал суда был полон разношерстной публикой.

Я показал, что во время убийства Аги меня не было в городе.

Все было напрасно. О том, что должен состояться суд, мои родные узнали слишком поздно, — как и о том, кто будет судить, кто обвинять. Так что они не успели подкупить ни судью, ни прокурора. Уверен, что это удалось бы, ведь вся эта братия продажна.