Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Я был уверен, что деньги, данные мне матерью, я не потерял. Их украли. Украли такие же, как мои знакомцы Нос и Муха. Как я ненавидел их в эти минуты!.. Я подумал, что и мне они тогда дали краденные деньги, которые вытащили или отняли у кого-то вроде меня. Все замелькало у меня перед глазами, голова закружилась. Ничего не соображая, я начал в голос смеяться, но вовремя вспомнил, что нахожусь на улице… "Красть, красть!” — неистовствовал голос в моей душе, и мне казалось, что эти слова бросают мне в лицо встречные прохожие. — "У тебя украли — и ты укради. Разве ты хуже других?.. Кради у кого сможешь, но с пустыми руками домой не возвращайся: мать ждет сахара…”

С этими страшными мыслями я, сам того не замечая, брел по улицам, проходил мимо магазинов — больших и малых. Неосознанно, но как бы с определившейся уже целью, я внимательно осматривался, искал, где очередь побольше и потеснее…

К одной из таких очередей подбежал человек с корзиной. Он начал протискиваться вперед, говоря:

— Я впереди стоял, только на минутку вышел…

На ходу извлек из кармана кошелек, приготовил деньги, а кошелек второпях засунул в наружный карман. Я заметил это. Решил подойти к нему, стать вплотную, а там будь что будет. Начал пробираться следом за ним, а он уже стоял в голове очереди и объяснялся: "Вот, эта дама стояла за мной, она может подтвердить…” Сзади раздавались крики: "Совсем совесть потеряли, мы уже полтора часа торчим здесь — и никак к прилавку не подойдем!” Я стоял чуть позади незадачливого покупателя, в самой гуще разбушевавшейся толпы. Все толкались, и я тоже… Я выставил вперед руки, чтобы меня не раздавили — и поневоле руки мои оказались у бедер мужчины. Я хорошо запомнил, в какой карман он положил кошелек. Рука моя начала подниматься все выше, я засунул два пальца в его карман, нащупал долгожданный кошелек — и… Меня охватил страх. Я был весь мокрый, пот катил с меня градом. Но пальцы мои цепко держали добычу. Теперь оставалось только извлечь ее из кармана.

Мужчина продолжал доказывать, что он здесь был, но рассвирипевшие люди кричали, грозились позвать милиционера.

Не знаю, сколько времени прошло с момента, когда кошелек оказался у меня между пальцами. Казалось — вечность. Но, наконец, кошелек оказался у меня в судорожно сжатом кулаке. Я незаметно бросил его в свою кошелку и начал выбираться из толпы, но безуспешно: меня все яростнее толкали вперед, к прилавку. Меня спасло появление милиционера. Бормоча, что вот, мол, наконец-то наведут в очереди порядок, люди стали расходиться по своим местам. Я принялся потихоньку выкарабкиваться, желая оказаться от своей жертвы как можно дальше. И вообще, подальше от людей…

Мне не терпелось заглянуть в кошелек, но на улице я не решался сделать это. А между тем жаркое кавказское лето — стоял июнь — давало о себе знать: мне нестерпимо хотелось пить. Но никакие силы не могли заставить меня раскрыть кошелек на улице, а других денег у меня не было.

Время шло. Я вышел из дому в полдень, но летние дни на Кавказе длинные: четырнадцать-пятнадцать часов…

Я направился к морю — не на пляж, а на пустынный каменистый берег, находившийся против линии железной дороги. Правда, там сейчас как всегда рыбаки — кто с удочкой, кто с закидкой; стоят — ждут свою долгожданную рыбку!.. Но я-то спрячусь за большой камень, присяду на корточки, будто за нуждой. Никто не обратит на меня внимания, не помешает мне выяснить, наконец, что за добыча мне досталась.

О том, что меня ждут дома, что сахар я так и не купил, я больше не вспоминал. Скажу, что покуда дошла моя очередь, сахар кончился: так часто бывает. Отдам деньги — и все. Но вдруг в кошельке ничего нет!’ Сказать, что потерял деньги — неудобно. Признаться, что украли? Ни за что! Ведь я сказал, что у меня не украдут… Что же будет? Ничего не надумав, я решил все же сначала посмотреть, что там в кошельке, а уж потом предаваться размышлениям. Через несколько минут я буду у заветного камня: я с ребятами часто бывал в этих местах и заранее знал, под каким камнем я спрячусь. Как я и предполагал, вокруг никого не было и только возле самого берега, на мели, стояли в резиновых сапогах рыболовы. Я сел под скалой. Минуты через четыре, убедившись, что никто на меня не смотрит, никто не следит, я раскрыл свою кошелку и достал кошелек. Долго разглядывал его, не решаясь расстегнуть замочек. Наконец — решился…

В первом отделении оказались какие-то бумаги, видно, документы. А во втором: четыре тридцатирублевых купюры, красиво сложенные "красненькие” (десятирублевки) — семь штук. Одиннадцать трехрублевок. Всего 223 рубля бумажками и немного мелочи. Я попробовал прочесть документы, чтобы узнать, кому принадлежал этот кошелек, но ничего не понял…