На четвертый день о том, что меня арестовали, узнали дома и на работе. Отец и мать пришли ко мне. Меня вывели к ним в коридор. Они бранили 48 меня и одновременно утешали. Мать плакала, а отец был молчалив. Я чувствовал, что душа его разрывается на части… Он рассказал мне, что судить меня собираются за воровство и как несовершеннолетнего отправят в детскую колонию. Я все это слушал, а хотелось мне одного: сейчас же пойти с ними в наш дом, выспаться в теплой постели, утром отправиться в мою мастерскую — и все забыть, забыть к черту!..
В эту ночь я нова не спал: горькие думы не давали даже вздремнуть.
Утром меня вновь вызвали на допрос. Допрашивал меня другой следователь, седой, в гражданском. Через день после этого допроса меня перевели в городскую тюрьму — в камеру предварительного заключения. Мать приносила мне передачи, но свидания нам не давали. А мне так хотелось увидеть ее, отца, сестер…
Как-то раз нас вывели на обычную пятнадцатиминутную прогулку на тюремный двор. Прохаживаясь, я заметил пожилого человека в форме охраны. Аккуратно заправленная гимнастерка, шапка-ушанка, на ремне кобура. Он направился в сторону туалета. Покуда он находился там, я все думал, где я видел его раньше, откуда знаю. И наконец — вспомнил: это был Халид — "хозяин”, как все мы его называли…
Я решил подобраться поближе к туалетам.
— Куда пошел, арестованный, — раздался окрик дежурного.
Я остановился. Продолжил прогулку, стараясь, однако, держаться поближе к дорожке, ведущей к туалетам.
Хозяин вышел. Спокойным размеренным шагом зашагал в кабинет дежурного. Когда он поровнялся со мной, то поднял глаза, всмотрелся — и без малейшего удивления продолжал свой путь.
Я был убежден, что это хозяин, да как же это?! Ведь он владелец ямы, притона воров и проституток.
Нас загнали обратно по камерам, а я все никак не мог опомниться от этой встречи на тюремном дворе: не понимал, как он очутился здесь, среди блюстителей закона…
В войну людей долго в тюрьмах не задерживали. Дело спешно передавалось в суд, там и решалась судьба арестованного. Для "демократии” придавали подсудимому защитника — и процесс начинался. Такой процесс, как мой, длился от силы часа полтора в полупустом зале.
Как-то меня вызвали в дежурку. Я надеялся, что встречу там хозяина, но вместо него увидел мужчину лет пятидесяти, с коротко подстриженными усами, в шинели без погон.
— Гражданин Абрамов? — осведомился он, увидев меня.
— Да.
— Меня назначили твоим адвокатом.
Я и слова такого не знал, но утвердительно кивнул, будто мне все ясно. Мужчина представился полным именем, затем вышел в соседнюю комнату. Туда же немедленно вывели и меня. Посадили на стул — и все началось сначала. После стандартных вопросов он прямо спросил, что заставило меня лазить по карманам? Ну, вот, в частности в карманы гражданина Абдухамилова?..
— Какого Хамилова?! — заволновался я. — Знать я никого не знаю! И вообще ни к кому в карман не лазил! — резко отрубил я.
— Ты, Абрамов, успокойся. Известно, что на вокзале ты совершил попытку обворовать Абдухамилова, полез к нему в карман за бумажником. Имеются показания свидетелей.
Я уже владел собою. Принялся доказывать, что ничего такого и в мыслях не держал, а в толпу за этим Хамиловым пошел, чтобы отомстить ему за удар. А когда упал чемодан, я согнулся от боли. Здесь-то мне на глаза попался лежащий на асфальте бумажник — и я его поднял. В это время он схватил меня за руку… Словом, я упорно держался своего.
— Так ты это подтверждаешь?
— Да!
На этом наша беседа закончилась. Мужчина сообщил, что суд состоится через несколько дней. Судья Гусейнова. "Женщина”, — подумал я, но промолчал, не стал интересоваться.
Меня вернули в камеру. У соседей я спросил, что такое "адвокат”. Защитник, — объяснили мне. Вот это слово было мне знакомо и понятно.
Через день мне сообщили, что суд назначен на восьмое декабря. Оставалось еще девять дней.
Миновало пятое декабря: "День Конституции”. Наступил день суда. Мне было жутковато, но мои соседи по камере успокаивали меня. Ведь и их должны были судить вместе со мною: всего шесть человек зараз.
В десять часов утра нас начали выкликать по фамилиям: "…Абрамов, на выход!” — раздалось в камере. Все вызванные поднялись. Их вывели. Это были мелкие воришки; промышляли, как, впрочем, и я сам, на базаре. Двое — какие-то Камилов и Смирнов — шли за воровство в квартире и ограбление продуктового магазина.
Читать дальше