Мария Метлицкая - Осторожно, двери закрываются

– Может, доешь? Сколько можно обедать?

Ей никто не ответил – Сашеньки в доме не было, его звонкий голос доносился со двора.

Салихат опустилась на табуретку и только тогда разревелась.

Много в ее жизни было подарков. Аллах не обделил. Но этот, пожалуй, был самым ценным. Точнее – бесценным был этот подарок. Салихат улыбнулась.

«Дорогой мой сыночек!

Пишу тебе, потому что разговор у нас с тобой, увы, не получается. И я почему-то робею, и ты всегда занят. Но то, что я давно хочу тебе рассказать, так меня мучает, что я совсем потеряла покой.

Предвижу твою реакцию, твою недобрую ироничную ухмылку. И очень прошу тебя, просто очень – потрать три минуты своего драгоценного времени и дочитай письмо до конца. Хотя знаю – как только начнешь его читать, как только поймешь, о чем идет речь, разозлишься еще больше: «Да сколько же можно!»

Можно, сынок. Можно и нужно.

Итак, хватит вступлений. Все это от моего сильнейшего смущения и боязни – да, да, боязни! – твоей реакции. Странно, что мать может бояться сына. Странно и дико, правда? Ну ты и сам отец. Вот и представь.

В этом письме я хочу рассказать тебе некоторые истории, некоторые факты биографии твоего отца и нашей с ним жизни. Поверь, ты многого просто не знаешь и до поры знать был не должен. Да и вообще в нашей семейке это не принято, верно, – скулить, вспоминать и бить на жалость. Сначала ты был ребенком, потом подростком, и тебе было совсем не до нас и не до историй. Потом ты быстро, как-то моментально вырос и стал взрослым мужчиной, и у тебя появились своя жизнь и свои проблемы. И так уж сложилось, что много лет ты живешь со своим твердо, напрочь сформированным мнением. И никто тебя не в силах переубедить. Да никто и не пробовал! И вот поэтому я вынуждена, просто обязана все тебе рассказать.

Нет, конечно, не всё, всё это было бы слишком. Только, так сказать, основные, ключевые моменты. В огромной надежде что-то изменить. Я так на это надеюсь!

Ну, выдох, и – поехали.

Начну почти с начала. В двадцать шесть я овдовела и осталась одна с трехлетней дочерью на руках и, можно считать, без профессии. Кому в те жуткие годы была нужна преподавательница музыки в детском саду? Люди более нужных и важных, всегда востребованных профессий оказались на улице. Ты наверняка знаешь: и доктора, и ученые, и учителя – все рванули кто куда, лишь бы прокормить свои семьи. Ушли в челноки, в торговцы. Оголтело бросились в бизнес. Как правило, прогорали. Какие из инженеров и учителей бизнесмены? Кому-то повезло, было и такое. Но в основном нет. У людей образовывались безумные долги, кредиторы трясли их, как яблони, бандиты выкидывали из квартир вместе с детьми и стариками. Поверь, таких историй я навидалась. Эти бедняги действительно бедствовали, ели хлеб с маргарином и пустую картошку. К ним примкнула и я. Да еще и с ребенком.

С отцом Катьки мы жили неплохо. Виталий работал, пил в меру, был домовитым и рукастым. И тут такая беда – погиб в тридцать, в самом расцвете.

Слава богу, что от него осталась квартира. Добрая свекровь не выперла нас с Катериной оттуда. Но, как понимаешь, больше ничем помочь не могла. Наоборот, это я, нищая и безработная, старалась ей помочь.

Представь, даже в Москве, в столице нашей родины, не было хлеба. Его караулили, брали мешками и делились с соседями.

Всем делились, что там! Тетя Маша, соседка, как-то достала масло, всего ничего, полкило. Но честно отрезала мне половину.

Помню, как повезло – при мне выбросили копченую горбушу. Взяла самую здоровую, в полтора кило, и домой бежала вприпрыжку. Мечтала – отварим с Катькой картошечки, нарежем рыбку. А как пахла эта красотка! Благоухала на весь автобус, лучше французских духов. Конечно, рыбу разрезали вдоль, пополам – нам и Маше. Работы не было, устроиться было невозможно, везде от ворот поворот. Идти в уборщицы? Ой, как не хотелось! Но понимала: еще чуть-чуть и побегу.

А пока мы доедали остаток макарон и круп, а однажды осталась одна перловка, которую Катька ненавидела лютой ненавистью.

Варили мы с Машей «змеиный» супчик: морковка, капуста, лучок и крупа, чтоб понаваристей. Детей от этого супчика воротило. А мы пили чай, пекли постные плюшки – ни масла не было, ни дрожжей. Ну и на Машином варенье держались, запасов хватило надолго.

Если бы не Машка… Очень мы поддерживали друг друга, очень. Две несчастные одинокие бабы с детьми. И некому за нас заступиться. Сколько слез мы с ней тогда выплакали. Не море – океан.