Мария Метлицкая - Осторожно, двери закрываются

Что скрывать – после ее исчезновения Свиридов вздохнул с облегчением. Ленке он желал самого лучшего, но и сил на нее у него уже не было.

Не надо им знать и про Алку. Конечно, не надо. Алка… Кажется, ее он любил по-настоящему. Хорошая питерская девочка Аллочка. Чудная девочка. Нежная, тонкая, чувствительная, очень умная и хорошо образованная, выпускница университета, филологиня. Такая своя, что не верилось: неужели нашел? Впервые Свиридов всерьез задумался о женитьбе.

Им было хорошо вдвоем, они совпадали. Какое было счастье просыпаться с ней по утрам, глядеть на ее милое смуглое, чуть припухшее лицо, на ее темные, блестящие, рассыпанные по подушке волосы. Слышать ее чуть хрипловатое дыхание, улавливать ее запах – кожи и горьковатых лимонных духов. Каким было счастьем любоваться ею, восторгаться, умирать от нежности, стонать от желания. Просто любить.

Все с ней было в радость: болтать по ночам и по утрам, молчать, обсуждать книги и фильмы, вспоминать Москву и Питер, гулять под дождем, лепить снежки, купаться в океане, слизывать соленые капли воды с ее кожи, губ и ресниц, спорить, беззлобно поругиваться, пить кофе, готовить ужин, раздеваться перед сном, предвкушать и отчаянно бояться спугнуть сладчайшее ожидание ночных ласк, ее хриплого шепота, ее слов, от которых его колотило, как в сильном ознобе.

Это была его женщина, от макушки до пяток.

Однажды она стояла у окна и смотрела во двор. Он любовался ее тонкой, изящной шеей, прямой, ровной спиной, узкой талией, красивыми, гладкими бедрами. Не поворачиваясь, она спросила:

– Жень! А ты никогда не думал… сюда? – Она кивнула вниз, в глубь двора.

– Нет, – ответил он, – слава богу.

– Это потому, что ты москвич, – тихо сказала она, – в смысле, не питерский. В Москве таких дворов нет. Дворов-колодцев. Мне кажется, что каждый из нас, каждый питерец хотя бы однажды… – Она повернулась к нему: – Ну ты понимаешь! Потому что тянет, особенно когда плохо.

Как он тогда за нее испугался! Но виду не подал, отшутился:

– Все, съезжаем, съезжаем! Завтра же, слышишь? В собственный дом с лужайкой. И никаких там колодцев! Слышишь, Ал?

Она с горькой усмешкой возразила:

– Ага, как же. Съедешь с тобой.

Надо сказать, Алка была дамой с амбициями, в то время как свиридовские амбиции давно канули в Лету. Алка мечтала сделать карьеру, получить PhD и двигать науку. Она ругалась, что он опустил руки, ни к чему не стремится, ничего не хочет исправить, живет одним днем, как бог послал. Она пыталась его расшевелить, вызвать в нем гнев или злость, заставить его очнуться. До крика спорила с ним, доказывала, теребила, трясла. Он обещал, точно зная, что ни на что не способен. По крайней мере сейчас.

Алка усиленно готовилась к поступлению, а для подработки преподавала русский любознательным американцам. Учеников, надо сказать, у нее было немного. Про себя он все понимал: женишок он тот еще – ни кола ни двора, а самое главное, без перспектив и амбиций. Он видел, как постепенно потухали, гасли ее глаза, как она теряла к нему интерес. А потерять ее он боялся до дрожи. Ну и собрался с духом.

Была на редкость метельная снежная зима, сугробы завалили низкие окна домов на первых этажах, выползать из квартиры совсем не хотелось, да и Алка, питерская девочка, всей душой ненавидела холод. Они жарко натапливали квартиру обогревателями. Было невыносимо душно, он порывался открыть окно, но лежавшая в постели плотно укутанная Алка тут же начинала возмущаться.

– Вот, – пошутил он однажды. – Вот именно поэтому я на тебе никогда не женюсь! У нас с тобой разный температурный режим. Я задыхаюсь, а тебе замечательно! Или ты ждешь, пока я окочурюсь?

Алка смотрела на него совершенно новым, незнакомым и непонятным взглядом – с сочувствием и, кажется, жалостью. Определенно, в ее взгляде читалось пренебрежение. Предчувствуя беду, Свиридов жалко и растерянно улыбался. «Надо сгладить, отшутиться», – мелькнуло у него. Но ничего в голову не приходило. Так и стоял чурбан чурбаном.

– Ну и правильно, Свиридов! – усмехнулась Алка. – И не женись! Какая из меня жена, право слово.

Ровно через семь месяцев, в жаркий и влажный июль, Алка исчезла. Он вышел совсем ненадолго, кажется, в булочную или в аптеку, всего-то пятнадцать минут от дома, а когда вернулся, ее уже не было, как и ее вещей. Первая мысль – когда неторопливая Алка успела собраться? Он понимал, что искать ее бесполезно. Как и то, что ушла она навсегда. И никакие уговоры и разговоры не помогут, одно унижение. Алка не тот человек, спонтанных решений не принимает.