Эрнест застонал.
— Какой ужас, недопустимо так говорить о человеке.
Она пожала плечами.
— Как бы то ни было, познакомьтесь с ним.
— Что вы думаете об этом? — спросил Эрнеста, указывая на самое большое полотно в зале, Клей.
Длинная, блестящая водоросль плетью обвивалась вокруг шеи какой-то твари — полурыбы, полуженщины. Глаза на ее чешуйчатой голове выскакивали из орбит.
— Я полагаю, художнику надо бы поменьше читать Фрейда и смотреть Дали.
— Ни черта он не видел. Даже не посмотрел.
По-видимому, Эрнесту, Бог знает почему, слова Клея пришлись по душе, у него даже вырвался смешок, что-то вроде придушенного кудахтанья.
— Сам он, по всей вероятности, сказал бы, что это — адские глубины сознания.
— Говорить он может, что угодно. Картину это не спасет.
— Раз так, почему бы нам не уйти отсюда? Полагаю, мы вдоволь насмотрелись.
В баре за углом, куда их повел Эрнест, играло джазовое трио, однако Эрнест не обращал на него никакого внимания. Препроводив их в кабинку, он уперся локтями в стол, подался к ним и, перекрывая шум, возвестил:
— Знаете, какие деньги будут вкладываться в Нью-Йорк после войны? Не Париж, Нью-Йорк станет центром мирового искусства. Оно там, где деньги.
Белла взвилась.
— Не там, где деньги, а там, где художники. Европейцы, что сюда приехали, залог перемен — в них.
— Все так говорят, но это неправда. И почему только художники так расстраиваются, едва речь заходит о деньгах?
Официант принес выпивку, Эрнест долго молчал, неспешно попивал свой «манхэттен». Затем пустился излагать — так они это поняли — историю отношений искусства и денег. Повествовал о Медичи, Генрихе VIII и Гольбейне, об Эль Греко [32] Ганс Гольбейн-младший (1498–1543) родился в Германии, в 1530 г. переселился в Лондон. В 1536 г. стал придворным художником Генриха VIII. Написал примерно полторы сотни портретов. Эль Греко (1541–1614) — испанский художник, грек родом с Крита. Его портреты отличались глубоким психологизмом и неподкупной правдивостью. Речь идет о портрете папы Пия V.
и его разоблачительном портрете папы. Порой Белла не понимала, к чему он ведет, в особенности когда взвывал саксофон, затем голос Эрнеста прорывался снова. До нее доносилось: «товарный фетишизм», «секуляризация религиозного порыва», она вроде бы слышала, как он сказал, что на самом деле Фрейд совершенно не представлял, что такое художественное переживание.
— Как и многие аналитики, он был не способен испытывать трепет.
Пока труба выводила соло, она мало что разобрала, но вроде бы он рассказывал, как поднималась с годами цена на некий пейзаж Сезанна. Однако когда музыка смолкла, он уже говорил об англичанах, о том, что у них никогда не было визуальной культуры. Не исключено, что причина в английской погоде, сказал он, сокрушенно качая головой, а то и в пресловутой нехватке чувственности.
— Вспомните их кухню. — Он закатил глаза. — Литература — враг искусства. За вычетом Тернера [33] Джозеф М. Уильям Тернер (1775–1851) — мастер романтического пейзажа. Предтеча французских импрессионистов.
все их так называемые художники — просто иллюстраторы.
Клей — а он все это время лишь кивал, супился и то закидывал ногу на ногу, то вытягивал ноги в проход, — ни с того ни с сего спросил:
— Так что вы думаете о Райдере [34] Альберт Пинкхэм Райдер (1847–1917) — американский художник. Наиболее известны его аллегорические картины и морские пейзажи. В его манере историки искусств различали опередившие время модернистские приемы. Оказал влияние на Джексона Поллока.
?
— Почему вы спрашиваете?
— Мне интересно, потому и спрашиваю.
Эрнест вздохнул.
— Трудный случай, верно? Эксцентрик. Великую череду не пополнил, большого влияния не оказал. И тем не менее…
— Тем не менее — что?
— Я бы не сбрасывал его со счетов. Он увидел что-то свое. Его борения подлинные.
— Вы хороший человек, — сказал Клей. — Хотите посмотреть мои картины?
— Конечно.
Эрнест заплатил, отодвинув их деньги в сторону, за выпивку, и несколько минут спустя они уже сидели в метро — ехали в центр. Даже Пикассо, вещал Эрнест, перекрывая лязг поезда, не вполне постиг, что такое относительность. Дряхлый, исхудалый пьянчуга поднялся, подсел к Эрнесту, примостил давно немытую голову на его плечо и тут же заснул. Всякий раз, когда Эрнест делал попытку отстраниться, старик еще больше оседал и снова припадал к Эрнесту. В конце концов Клей встал и решительно припер пьянчугу к спинке сиденья.
Читать дальше