Юрий Гаврилов - Рассказы о рыбалке

Удивительно, с виду здоровый, каждый год в это время Федор подолгу болел. Лечился дома. Люба плакалась подругам, что муж плох, а врачи — бездари — ничем помочь не могут. Ей советовали положить Федора в больницу, но она категорически отказывалась.

— Какой там за ним будет уход! Если что, то пусть лучше на глазах… — говорила она.

Первое время, встревоженные судьбой Федора, приходили товарищи по работе. Приносили лимоны, яблоки и вообще все, что положено в таких случаях. Но странно — лицо Федора не выглядело болезненным, лишь под глазами увеличивались синяки.

Выходя их дому и обсуждая визит к Федору, шоферы рассуждали так:

— Что ж, в жизни бывает, с виду здоровый человек, а там смотришь — раз и окочурился.

— Видно, порода у него такая: тяжело весну переносит, — говорили другие. Но однажды Люба, переступив порог квартиры, зашлась слезами. В городке поползли слухи, что Федор в поликлинике дает «на лапу», а там ему — бюллетень.

Таким злым, как в тот день, Люба Федора не видела:

— Молчи, дура! Кто докажет? Бюллетень есть? Есть. Закон на моей стороне? На моей. Не пойман — не вор. А ты языком не трепи. Узнаю — у-у-х…

— Федя, милый, брось это дело, брось эту рыбу, без нее проживем. Ведь все живут и ничего…

— Что ничего? — Голос Федора сорвался на крик. — Что ничего?! Вот именно что ничего! А я хочу, чтоб чего было! Ты глаза разуй. Все, что в доме, — благодаря ей, рыбе! Не паникуй, дура, зря. Я свое дело знаю…

Как только моторная лодка зашла в затоку, Федор будто сросся с землей. Не поворачивая головы, одними глазами, следил за каждым движением рулевого, в котором без труда узнал Володю Безбородого, который раньше тоже работал шофером вместе с Федором. Вторым сидел в лодке инспектор Рыбаков, а третьего Федор не узнал.

«Точно, кошку за собой тянут, — догадался он. — Но не на того нарвались, миленькие…»

Объехав затоку, моторка снова вышла на водохранилище и пошла по его руслу. Лишь тогда Федор опустил надувную лодку на воду, аккуратно уложил в нее сети. Воткнув в берег колышек, привязал к нему конец веревки.

Делал это для страховки. Если инспекция появится внезапно — а звук мотора на реке, да еще ночью, слышен далеко, — он успевал за веревку вытащить сети на берег. А тогда ищи не ищи — никакая кошка не поможет.

Через какие-нибудь полчаса сети, связанные в одну, перекрывали вход в затоку полностью. Пока Федор с ними возился, холода не чувствовал, а сейчас, на берегу, стал осязать каждой клеткой своего тела, как потянуло от воды сыростью. Сделалось как-то неуютно и одиноко. Но когда Федор увидел, как дернулись, а потом запрыгали ближние поплавки, настроение заметно поднялось.

«Если возьму, как в прошлый раз, — прикидывал в уме, — потребую с Надьки не триста, а пятьсот рублей».

Надька работала на рынке. У Федора с ней был деловой контакт. Рыбу домой никогда не приносил, а вез ей.

Надька выкладывала деньги на бочку сразу, сколько бы Федор не просил. И он знал, что она никогда в убытке не оставалась. Как Надька торговала, кому сбывала рыбу — Федора не интересовало. Каждый из них умел держать язык за зубами. Обоих это устраивало.

Матово-зеркальная поверхность воды успокаивала, навевала дремоту. Подняв воротник бушлата, Федор уткнул лицо в его шершавый искусственный мех. Закрыв веки, расслабился и в то же время весь превратился в слух. Сколько времени он находился в таком состоянии: может, десять, может, двадцать минут, а может, и час? Внезапно Федор вскочил как ужаленный на ноги, сначала среагировав, а потом, уже сообразив, что произошло: из-за поворота реки донесся слабый рокот мотора.

«Инспекция!»

Федор машинально ухватился за веревку и стал быстро-быстро выбирать сети. Шли они тяжело, очень тяжело. Живые серебряные гирлянды рыбы судорожно бились в древней снасти, то и дело обдавая Федора студеными брызгами. Попав на берег, на секунду утихали, а потом с новой силой начинали бить сильными хвостами, пытаясь освободиться из плена. Но ни одной это не удавалось. С каждой секундой живая гора росла все больше и больше.

Наконец показалась последняя сеть, японская порежь-трехстенка, Приобрел ее Федор на рынке. Обещал Любе купить модные сапоги, но не устоял перед соблазном.

— Ты смотри, какая путанка, — говорил торгаш. — Нитка — волосок, очко — пятидесятка, и порежь сработана на совесть. А посажена как — не то, что наши. Что в воде — все твое будет, никакой черт не уйдет.

Вернувшись домой, Федор как мог успокоил Любу: