Ридиан Брук - Последствия

Ози покачал головой. Мало того, что томми гоняли его весь день, так теперь и Хоккер жмется.

– Десять.

Хоккер рассмеялся и поднял шляпу – мол, забирай.

– Три или ничего.

Ози посмотрел на купоны. Один – на хлеб, один – на молоко и яйца и еще один – на маргарин. Придется, конечно, объясняться с Берти, придумывать какую-то причину, но мысленно он уже готовил завтрак, которым можно насладиться утром.

Хоккер подтолкнул к нему три купона:

– Бери. Часы не съешь.

Льюис брился перед зеркалом. Чтобы не разбудить Рэйчел, он даже не стал смывать пену с лезвия, а стер ее пальцем. Все ванные в доме были выложены элегантными золотисто-горчичными плитами, к чему Льюис никак не мог привыкнуть: каждый раз во время бритья он ощущал себя офицером индийской армии, нежащимся в роскоши, достойной какого-нибудь набоба. Даже мысль о собственном расположении к туземцам, которым он позволил сохранить их собственность, не помогла – он чувствовал себя всего лишь еще один мародером.

Закончив бриться, Льюис вытер насухо лицо и привел себя в порядок. Лежавшая под стаканом серебристая полоска с презервативами напомнила о том, что за три месяца использован был всего один. Факт гнетущий. Льюис оставил презервативы на месте в наивной надежде, что Рэйчел, может быть, увидит их, все поймет и захочет изменить ситуацию в лучшую сторону. Такой до нелепости кружной путь к сексу вряд ли мог обещать перемены, но веру в собственную способность что-то сделать, поговорить с женой откровенно он давно уже потерял. Пытаясь вспомнить случаи, когда они открыто обсуждали эту тему, Льюис обнаружил только один: как-то в период ухаживания он бесстрашно объявил Рэйчел, что она еще до конца года станет миссис Морган. Утрату ею интереса к сексу, как и головные боли, и то, что засыпает она только под утро, он объяснял себе ее общим состоянием, которое называл, прибегая к помощи эвфемизма, “поствоенным блюзом”. Рано или поздно дела пойдут на лад, с надеждой думал Льюис, – искать другие методы лечения ему было просто некогда.

Рэйчел спала на боку, издавая негромкие сухие звуки; лицо ее подергивалось, возможно, отзываясь на те видения, что тревожили ее во сне. Доктор Мейфилд полагал, что сон в ее состоянии есть и симптом, и лечение, но Льюис предпочел бы, чтобы жена проявляла большую активность. Его философия, если о таковой вообще можно говорить, выражалась в двух словах: занимайся делом.

Но была и хорошая новость: Рэйчел начала выходить из дома и вместе со Сьюзен Бернэм собиралась совершить еще одну вылазку в город. Мужа Сьюзен, офицера разведки, Льюис встретил как-то в столовой. Сьюзен хоть и оказалась особой довольно назойливой, но обладала живым чувством юмора и успевала участвовать во всевозможных культурных и общественных мероприятиях, и Льюис был благодарен ей за то, что она вытащила Рэйчел из четырех стен.

Сегодня он надел русский полушубок, прекрасно защищавший его поджарое тело от укусов зимы, уже ставившей температурные рекорды. В новостях сообщали, что Северное море в районе Куксхафена замерзло, что немцы из русской зоны теперь бегут по льду Балтики. Льюис проверил запас сигарет – не стал ли он курить больше, компенсируя отсутствие физического удовлетворения? Стопка как будто уменьшилась на несколько пачек. Он взял, как обычно, шестьдесят штук, напомнив себе о намерении сократить к Рождеству дневной рацион до двадцати, но выказывая солидарность с теми, для кого сигареты все еще приравнивались к хлебу. Потом еще раз посмотрел на жену, решил не тревожить ее прощальным поцелуем и тихонько вышел из комнаты, оставив Рэйчел наедине с ее снами и успокаивая себя тем, что хотя бы в одном из них, может быть, фигурирует и он сам.

Машина шла по заснеженному городу уверенно и четко, как режущий океанскую гладь линейный крейсер. После вынужденного ухода Шредера – старые раны напомнили о себе – Льюис не стал искать ему замену, а сел за руль сам. “Мерседес” стал важной частью дневного рациона удовольствий, теплым убежищем на колесах, где он мог предаваться размышлениям. Едва Льюис садился за руль, как суматошно толкавшиеся мысли выстраивались должным порядком, а следом приходила и уверенность в себе.

Картина за окном радовала взгляд: вчерашние угрюмые тучи рассеялись, и бледное небо сияло свежестью, напомнив Льюису халат старшей медсестры. Все вокруг поблескивало в лучах низкого еще солнца, белоснежный покров, казалось, вот-вот захрустит, точно свежевыстиранное больничное белье. Красиво, но не ко времени. У министра, пожалуй, сложится неверное представление. Гость может подумать – и в такой день ему это простительно, – что Гамбург стремительно меняется к лучшему. Снег укрыл тяжкие раны города, укутав его новеньким покрывалом, упрятав покореженный металл и груды битого кирпича. Не самый лучший день для инспекционной поездки, цель которой – показать, сколь тяжела, безобразна и уныла жизнь среди руин.