Становилось все жарче.
Он пошагал к следующей келье, или как эти домики правильно называть. Чуть кружилась голова, в глазах темнело, и стало страшно, что он тут упадет в обморок и изжарится до смерти – раньше, чем визафон передаст на спутник, что ему плохо.
Казалось, что домик, в дверях которого что-то мелькало, был совсем рядом, в десяти шагах. Но шагов оказалось четыреста двадцать восемь.
Он добрался до тени и рухнул на скамейку.
Монах, который размашисто крестился и клал поклоны, стоя спиной к дверному проему, не заметил его.
Из-под деревянного порога вытекал тонкий ручеек. Максим Кузьмич вгляделся в полумрак кельи. Там внутри было нечто вроде часовенки, оттуда тянуло легкой прохладой – вернее, не-жарой, и даже это было дыханием благодати, – и видно было, что из стены струится вода, бежит по каменному полу, по неглубокой канавке, потом выбегает наружу и исчезает в расселине, среди камней и высохших веточек.
Пить хотелось так, что он был готов упасть ничком и хватать губами эту водицу. Но лишь на секунду. В следующую секунду подумалось: а вдруг этот монах туда мочится и вообще это такая как будто средневековая канализация? Хозяин кельи меж тем что-то бормотал, на коленях стоя спиной к двери и кланяясь коричневой лысой головой. Неловко было идти мимо него к воде. Максим Кузьмич кашлянул и попросил разрешения попить. Монах обернулся, вскочил с колен, поклонился вошедшему, что-то сказал.
Визафон в ухе пискнул особым тоном, обозначая, что собеседник говорит по-русски. «На твоем родном языке».
Монах взял с полки большую глиняную кружку, подставил ее под струйку воды, хорошенько сполоснул, снова наполнил водой и протянул гостю.
– Спасибо, – сказал Максим Кузьмич; пять глотков, и кружка пуста. – А можно еще?
– Ради Бога.
– Спаси Христос, – на всякий случай сказал Максим Кузьмич, смакуя вторую порцию. – Чуть было тепловой удар не получил. Жара тут у вас страшная.
– Привыкли, – сказал монах. – В такие часы не надо наружу вылезать, а так ничего. Гуляете? Или по святым местам?
– Да так, скорее из любопытства. В общем, гуляю.
– Тоже благое дело. Ну, а дома как дела? Что новенького?
– Все так же, – сказал Максим Кузьмич. – Все как раньше.
– Вот, вот, вот! – оживился монах. – Помню, лет сорок назад нам всё толковали, что на следующий год непременно будет война или революция. Однако год за годом шли, и ни тебе войны, ни революции. Все как было, так и оставалось, – он ладонью изобразил волну, – желеобразно. Уж лет семь я здесь живу… Ну, и как там в отечестве? Опять грядут большие перемены?
– Да, – улыбнулся Максим Кузьмич. – Всё грядут, никак не пригрядут. Млеем, преем, тлеем… В общем, существуем. Иногда даже мыслим, вы не поверите!
– Ну, оно и хорошо, – сказал монах и перекрестился.
– Семь лет уже здесь, батюшка? – спросил Максим Кузьмич. – А как сюда попали?
– Ох, – сказал монах. – Это, ежели желаете знать, целая повесть. Повесть дивна и зело душеполезна… Выслушаете?
– С охотой. Только дайте еще водицы.
– Прошу, – сказал монах, вновь наполнив кружку и протянув ее Максиму Кузьмичу.
– Итак, – сказал монах. – Начати же ся сей повести с… ну, неважно, с какого года. Потом сами поймете. Жила-была в России некая бездетная пара, всячески они молили господа о ребенке, а также бегали по докторам, и в конце концов остался им единственный путь – ЭКО с суррогатной матерью. Все хорошо, женщина – вот эта суррогатная мать – забеременела. То есть в ней прижился эмбрион заказчицы. Ее холят и лелеют, правильно кормят, платят ежемесячное содержание плюс она ожидает некую крупную сумму по завершении всей затеи… Как вдруг оказывается, что она беременна двойней.
– Так бывает при ЭКО, – кивнул Максим Кузьмич.
– Да, да, конечно. Но вдруг эта женщина, которая суррогатная мать, заявляет, что она не нанималась вынашивать двойню, и поэтому просит и даже требует, чтоб ей увеличили гонорар. Нет, не вдвое, а в одну целую и шесть десятых раза. Почему-то вот так посчитал ее адвокат. Заказчики, разумеется, отказываются – мы, дескать, так не договаривались. Она в ответ – дескать, прерву беременность, и ничего вы не докажете. Ну, слово за слово, сколько-то они ей доплатили, но самое интересное начинается потом!
Потом она рожает двойню. Двух прекрасных здоровых младенцев мужского пола. Но заказчики говорят: «Мы заказывали одного мальчика, вот одного и возьмем. Выберем и возьмем». – «А второго?» – спрашивает суррогатная мать. «А второго берите себе, это же в некотором смысле и ваш ребенок, вы его, можно сказать, девять месяцев под сердцем носили! Ваша, можно сказать, кровиночка!» Но ей этого не надо. У нее совершенно другие планы. Это уже четвертый выношенный ею заказной, так сказать, ребенок. И она собирается сделать это еще несколько раз, сколько здоровье позволит. Профессия у нее такая – суррогатная мама. Она мне потом так и сказала: «Ежели бы я думала о своей кровиночке, я бы уже четыре раза с ума сошла».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу