Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Выкурив сигарету с Джессикой, я вернулась к дому Эллисон на Линн-валли. (Знаю, знаю, что на самом деле ее зовут Сесилией, но для меня она навсегда останется Эллисон.)

Ее «олдсмобиль» стоял в гараже. На коврике перед дверью все еще лежали газеты. Я подняла их и нажала на кнопку. Из-за старой, плохонькой двери я услышала, как наверху, в кухне, раздался звонок. Через три застекленных окошка в двери я видела, как с лестницы спускается Эллисон и замирает на третьей ступеньке. Ей понадобилось добрых полминуты, чтобы отмереть, после чего она неохотно подошла к двери и открыла ее, оставив накинутой цепочку.

– Хэттер? Сейчас такая рань.

– Я знаю.

Только болван не заметил бы безумной искры в моих глазах, однако Эллисон, к счастью, приписала ее моему отчаянному желанию услышать весточку от Джейсона.

– Ну, раз вы здесь, то, наверное, стоит вас впустить.

– Да, пожалуйста, сделайте одолжение.

Она сняла дверную цепочку и пригласила подняться в кухню – выпить кофе.

– Вы ужасно выглядите, – сказала Эллисон. – Как будто не спали всю ночь.

– Так и есть.

Мы прошли в типичную для северного Ванкувера кухню: пол покрыт желтым, крапчатым, местами протертым линолеумом, на холодильнике – фигурные магниты, на подоконнике – коробочки с витаминами, а за окном – девственный хвойный лес, который продолжается от Линн-валли до самого конца света.

– Я вас понимаю, – сказала Эллисон. – Всякому не терпится услышать весточку от близких.

– Я не собираюсь вас слушать.

Она подняла брови от бунтарских речей.

– Хэттер, я стараюсь, как могу. – Она протянула мне чашку, но я продолжала в упор смотреть на нее. Надо быть полной дурой, чтобы не почувствовать надвигающуюся угрозу. – Этот вечер, например, был полон психической энергии. По-моему, я уловила кое-что интересное для вас. Опять же, это бессмысленные для меня слова, но, может, вам удастся найти им значение.

– За сколько продаете?

– Хэттер! Зачем грубить?

– У меня больше нет денег. Вчера отдала вам последнее.

Эллисон нахмурилась:

– Правда?

– Даже не знаю, что теперь делать.

– Я занятой человек, Хэттер. Я не могу работать задаром.

– Конечно, нет.

Я отхлебнула кофе – слишком горячий, слишком слабый – и, поставив кружку на стол, начала теребить свои руки. Эллисон пристально следила за мной. Я принялась стягивать с пальца бриллиантовое кольцо. Иногда, когда имеешь дело с Джейсоном, на некоторые темы говорить не стоит. Я, например, всегда полагала, что это кольцо вывалилось из кузова грузовика. Но с другой стороны, Барб уверяла меня, что ездила с Джейсоном в Зейлс и помогала его выбирать.

– У меня есть вот это кольцо.

Эллисон хищно нагнулась и расчетливым взглядом перекупщика изучила камень размером с божью коровку:

– Думаю, сойдет.

Стоило ей протянуть руку, как я схватила ее, рванула к себе и обхватила правой рукой за шею.

– Слушай, старая корова, – процедила я. – Твоя дочь рассказала мне про твои невинные шалости. Так что, если хочешь дожить до обеда, отдай листки, которые тебе оставил Джейсон. Поняла?

– Пусти!

Я развернула ее и двинула коленом по почкам. Я прежде никогда ни с кем не дралась, однако сила была на моей стороне.

– Даже не пытайся сопротивляться, – предупредила я. – У меня коричневый пояс по тай-бо, изучала в Орегоне. Лучше отдай по-хорошему.

– Мне… нечем… дышать…

Я ослабила захват.

– Сейчас расплачусь от жалости. Так где бумаги? Говори!

– Внизу.

– Веди меня туда.

Казалось, мне дали лекарство, от которого в моем сознании распахнулись огромные дубовые двери – двери, о существовании которых я даже не подозревала. Я будто стала мужчиной. Подчинить Эллисон своей воле было просто. Хотя если бы она уперлась, вряд ли бы я ее убила. То были двери не к убийству.

Умудрившись отконвоировать Эллисон вниз по лестнице, я оказалась в комнате, которая когда-то наверняка была кабинетом Глена, но со временем превратилась в хранилище старых книг и деловых бумаг. Над письменным столом виднелась прямоугольная тень, где раньше висело выцветшее полотно с летящими по небу дикими утками. (Теперь картина стояла на полу.) Тень неуклюже прикрывала размытая фотография цветов в металлической рамке с какой-то поэтической глупостью, напечатанной поддельным рукописным шрифтом, какой обычно используют в приглашениях на вторую или третью свадьбу. Чувствовалась женская рука Эллисон. По комнате носился дух разорения и упадка.