Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Когда я вернулся в гостиную, мать замерла перед телевизором, а полицейские оживленно переговаривались по рации. Мама вцепилась в мою руку, и, стоя рядом с ней, я смотрел репортаж с места происшествия. Эти кадры до сих пор преследуют меня, словно их все еще предстоит полностью осознать. От маминой хватки мои пальцы побелели. Как бы я себя, интересно, вел без волшебного укола?

– Нам нужно поговорить с вашим сыном, мэм.

Через гаражную дверь в дом вошел Редж.

– Джейсон?

– Со мной все нормально, пап.

Он оглядел меня с головы до ног, и на его лице промелькнуло раздражение. Причина не замедлила себя проявить.

– Ну что ж. Хорошо. В школе миссис Эллиот сказала, что ты не ранен и тебя отвезли домой.

– Мы хотим задать вашему сыну несколько вопросов, сэр, – вмешался полицейский.

– Шерил убили… – запричитала с кресла мать.

Редж сверкнул глазами на полицейского:

– Зачем это вам расспрашивать моего сына?

– Так положено, сэр.

– Джейсон, о чем они хотят тебя спросить?

– Понятия не имею.

– Ты что, не слышал меня? – взвизгнула мать.

Отец проигнорировал как ее, так и вести о Шерил.

– При чем здесь мой сын? – спросил он.

– Ваш сын был в столовой, – начал объяснять полицейский. – Не швырни он тот камень, кто знает, сколько еще было бы жертв.

– Камень?

– Да. Смекалка вашего сына…

– Этот камень убил главного бандита, – перебил второй полицейский.

– Бандита? – передразнил первый. – Ну уж нет – всего лишь психованного пацана с ружьем.

Отец повернулся ко мне:

– Ты сегодня убил человека?

– Ваш сын – герой, сэр, – почтительно сказал полицейский.

– Джейсон, я с тобой разговариваю. Ты убил человека сегодня?

– Угу.

– Ты намеренно его убил?

– Да, намеренно. По-твоему, лучше, чтобы он меня пристрелил?

– Я тебя не об этом спросил. Я спросил, намеренно ли ты убил человека.

– Мистер Клосен, – сказал первый полицейский, – вы, наверное, не поняли. Ваш сын спас жизнь десяткам детей.

– Я понял, – процедил Редж, – что мой сын возжелал убить человека в сердце своем и не справился с этим порывом. Мой сын впал в грех. Мой сын – убийца. Это я понял.

На экране телевизора светились цифры погибших и раненых. Полицейские онемели от нечеловеческой логики Реджа – отца, обвинявшего сына в убийстве. Я вопросительно взглянул на мать. Мама всегда была сильной женщиной. Она потянулась к столу, где стояли два базальтовых светильника – на редкость уродливых и потрясающе тяжелых, – скинула с одного из них абажур, схватилась за верхний конец и со всего размаху врезала светильником по ноге Реджу. От удара коленная чашечка треснула на двадцать восемь частей, и понадобилось восемнадцать часов у операционного стола, семь титановых спиц и несколько врачебных бригад, чтобы скрепить осколки. Но это еще не все: тупому ублюдку пришлось ждать операции два дня, потому что все травматологи занимались жертвами школьной трагедии. Ха!

Матушка – дай Бог ей здоровья – завелась не на шутку:

– Ползи к своему Господу, надменная сволочь! Смотри, как бы он не побрезговал таким слизняком, как ты, и не швырнул тебя в преисподнюю. Ты жалкая, бессердечная тварь. У тебя и души-то нет: убил ее давным-давно. Сдохни, слышишь меня! Пропади пропадом!

Приехала неотложка, забрала вопящего отца в больницу. Ни полицейские, ни Редж никому не сообщили о случившемся. Но этот эпизод привел к большим переменам в нашей жизни. Во-первых, всякая любовь к Реджу, которая могла еще теплиться у матери или меня, исчезла навсегда. Во-вторых, стало ясно, что отец окончательно свихнулся. В-третьих, когда через несколько недель он выписался из больницы, его тихо спровадили на ранчо к сестре, в Агасси, на болотистый и заброшенный клочок земли у самой окраины города, окруженный непроходимыми зарослями ольховника, ежевики, елей, тайными наркозаводами, бультерьерами и несметным количеством трупов в безымянных могилах.

Правда, разводиться родители не стали. Отец всегда давал нам деньги… Кто знает, что продолжало связывать этих людей? Быть может, отец чувствовал вину за порушенную жизнь моей матери. Хотя вряд ли – он не способен на чувства.

Я припозднился к Барб. На поминки собрались в основном друзья Кента. Они казались мне старыми еще в школе и навсегда для меня такими останутся. На лужайке вкривь и вкось стояли складные стулья. А со всех сторон надвигался лес и медленно засасывал в себя сельский домик. Близнецы (это я про вас, племяшки) и другие дети сидели в одной из комнат, тихие и благообразные, подобно их набожным родителям, под запись умиротворяющих природных звуков – плеска прибоя на острове Косумель, щебета тропических птиц в гвианских лесах, шума дождя в фиордах Аляски.