Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Я попытался мыслить логически. «Они вооружены, – сказал я себе. – Что толку идти на ружья с голыми руками?» Огляделся в поисках чего-нибудь – достаточно тяжелого, чтобы можно было убить. Долго искать не пришлось. Снаружи, за разбитым окном, стояли кадки с деревьями, а в них, защищая землю от окурков, была насыпана речная галька. Я вылез в окно. Школу оцепили полицейские с ружьями, понаехали машины «скорой помощи», какая-то женщина держала в руках громкоговоритель. За полицейскими машинами столпились школьники: только ноги виднелись между колес. Схватив самый большой камень, размером с кокосовый орех, а весом – с хорошую гантель, я бросился назад. Убийц осталось двое: третий, раскинув руки, замер на полу.

– Бросай оружие! Сейчас же! – крикнул я тому, кто склонился над мертвым товарищем.

– Что? – поднял он голову. – Да ты рехнулся!

Убийца выстрелил и промазал. Я же, позабыв про все вокруг, оценивал расстояние между нами, вес камня, силу моих мышц. Время будто замерло. А потом – раз, два, три, эх! – я совершил лучший в жизни бросок, и мерзавец рухнул как подкошенный. Умер мгновенно, сказали позже. И поделом!

И тут я увидел Шерил. И всю сцену побоища: мертвых, раненых, лужи крови. Я опустился под стол, взял Шерил на руки, прижал к себе. Я повторял ее имя снова и снова… Но она лишь на какое-то мгновение встретилась со мной глазами, а потом ее голова запрокинулась, и Шерил могла видеть только, как третьего убийцу придавили длинным тяжелым столом. Ребята отталкивали друг друга, борясь за право вскарабкаться на стол, как немцы, крушившие Берлинскую стену в восемьдесят девятом, а потом начали прыгать, ломая кости палача, будто рождественские орехи. Раз, два, ТРИ – законы внешнего мира уже не сдерживали их – раз, два, ТРИ! С каждым новым прыжком стол приближался к полу, пока наконец от человеческого тела не осталось буквально мокрое место. Они прыгали, а я обнимал Шерил и смотрел.

Несколько минут спустя.

Полуголый, я сижу на гладком бревне, которое волны когда-то оторвали от плавучего заграждения и выбросили на берег. Воздух пахнет мидиями. Джойс и Броди носятся по воде за невозмутимыми чайками. Пока собаки увлечены игрой, я пишу дальше.

Расскажу-ка я об одном из своих первых воспоминаний, повлиявшем на всю мою последующую жизнь. Тогда мой отец, Редж, заставил меня встать на колени в гостиной и покаяться перед Богом. Я смотрел по телевизору празднование двухсотлетия США (выходит, стояло лето семьдесят шестого и мне было всего пять лет), стал щелкать каналами и секундой дольше задержался на том, где светловолосая «искусительница» в дешевых бриллиантах разыгрывала холодильник. Редж, уловив в передаче лишь ему ведомую греховность, подскочил, выключил телевизор, а потом заставил меня помолиться за мою будущую жену, «которая, может быть, еще не появилась на свет». Я не мог представить себе жену и спросил, как она будет выглядеть. В ответ Редж рывком поставил меня на ноги и отлупил до полусмерти. Потом он сел в машину и укатил – возможно, в мужской религиозный клуб, куда частенько наведывался, – а мама, дождавшись, пока его машина скроется из виду, сказала: «Знаешь, сынок, в следующий раз просто представь себе ангела».

С тех пор всякий раз, когда я смотрел на девочку, то думал – не о ней ли я молился? (А ведь моя жена могла еще и не родиться, так что животы беременных тоже считались.) И лишь в девятом классе, увидев Шерил, я понял – вот та, кому предназначалась моя молитва. Такое сразу чувствуешь. Ее приход к вере – еще одно тому подтверждение.

Сидя здесь, на бревне, я ощущаю на себе любопытные женские взгляды, эти радары, разыскивающие родственную душу. Когда-то и я искал свою суженую… В рабочий день на пляжах собираются молодые мамаши, измотанные непослушными от сладостей и жаркого солнца детьми. Гуляют тут и девочки-подростки, однако их радары не пеленгуют мужчин, которым давно за двадцать. О, счастье! О, горе!

Я чувствую женские взгляды, как чувствовал бы голод: вроде бы знаешь, что хочешь есть, а попросит кто объяснить, откуда ты это знаешь, – и не получается. Кажется, будто женские мысли проходят через меня, словно лучи. Нет, глупо как-то звучит… Может, и не существует никаких лучей. Может, это просто моя страсть. Да, очень даже может быть…

С моего места виден киоск, где продают чипсы, гамбургеры, мороженое. Когда-то здесь работала Шерил. Помню, ей это страшно нравилось: поблизости не было никого из «Живой молодежи». Как я ее понимаю…